Птичка польку танцевала
Шрифт:
– Я хочу домой… к маме, – прошептала девочка, из последних сил сдерживая слезы.
– Анюта, да мы ведь только пришли! – взмолился Иварсон. – Ну не бойся, не бойся, никуда я от тебя не уйду.
А Пекарской он прошептал на ухо:
– Это я хитрил. – Его глаза заговорщицки блеснули. – Я нарочно хотел их вдвоем оставить, чтобы они потихоньку привыкали друг к другу… Ну ничего, мы это преодолеем!
Иварсон снова взбодрился.
– Главное, смотреть на все с улыбкой. Хорошее легкомыслие помогает в жизни!
Действительно ли он был так легок или играл сейчас
Его окликнул хореограф Степнович.
– Сергей, я вижу, ты привел свою красавицу танцевать у меня в балете.
Девочка улыбнулась, она хорошо знала дядю Костю.
– Пойдем гулять по театру? – позвал он.
Анюта счастливо кивнула и побежала впереди хореографа, размахивая руками, как птичка крыльями.
– Нет, вы только посмотрите! Теперь я ей не нужен! – рассмеялся Иварсон.
Уходя, он обратился к Анне:
– Все-таки подумайте о Бердышеве. Мне кажется, вы очень подходите на роль певицы. Там заграничное кабаре, гротеск и пародия. Ваше амплуа!
– У меня нет опыта в кино.
– Ну вот и появится. Заодно пройдете крещение первым планом, оно актеру много дает. Не замыкайтесь в одном жанре!
Возле Торгсина дворники в старорежимных белых фартуках кричали друг другу что-то по-татарски и вовсю махали лопатами, сгребая грязное снежное месиво. Неожиданная оттепель прибавила им работы.
Анна шла по Петровке, попадая своими заграничными ботиками в лужи, уворачиваясь от капели и опасливо поглядывая на огромные сосульки над головой. Пусть этот город не пронизан солнцем, и нет в нем говорливой южной толпы, и нет Андреевского спуска с такой родной шершавой брусчаткой, нет волшебной аллеи, в сомкнутых кронах которой блестят горячим золотом купола Святой Софии, но Москва распахнула для нее объятия, назвала своей. А люди… Что ж, по опыту общения с северянами Анна уже знала: если преодолеешь ледяные торосы, обязательно попадешь в ласковое море.
Москва, словно услышав ее мысли, сразу отблагодарила: две молоденьких москвички стали возбужденно шептаться и хихикать, показывая на Анну. Она смутилась. Ей было непривычно считаться знаменитой.
Неужели все это было записано в ее судьбе вместе с другими дарами? Красота – тоже талант, только на нее одну нельзя рассчитывать. Тем более до конца жизни. Она знала силу своей внешности, но привлекательных девочек в театрах было много. Они выходили на сцену, надеясь, что достаточно тряхнуть волосами, стрельнуть глазами, и публика окажется у их ног.
В отличие от них Анна проживала свои роли. В мюзикле она играла как в драматическом спектакле, который был замешан на музыке, пении и танце. Она стремилась знать все партии и наблюдала за артистами, отсеивая худшее, забирая лучшее. А потом оценивала свою игру в записной книжечке. «Пятница 2-е. „Рай“ – плохо. Суб. 3-е. „Варьете“ – неожиданно замечательно. Пятн. 9-е. „Рай“ – позор». Удачным считался
Кинематограф пока оставался неведомой страной, но, похоже, пришло время знакомиться. Сегодня ее пригласил сам Бердышев, и теперь она в суеверном одиночестве шла на его киностудию, нарочно выбрав длинный маршрут.
Малый Каретный, Лихов… Здание «Фабрики по производству кинофильмов» выделялось в тесном параде бывших доходных домов. До революции оно было храмом, потом его колокольню снесли, и конструктивисты перекроили здание, окончательно убрав остатки византийского стиля.
Взявшись за ручку двери, Анна сразу почувствовала себя маленькой. Это был ее первый визит сюда. Две недели назад Бердышев сам нашел Пекарскую, попросил спеть что-нибудь. У кинорежиссера был жесткий внимательный взгляд. Анна приняла его за немца.
Она исполнила тогда индейскую песенку, которую он записал на пленку своего переносного шоринофона [11] . Невиданный аппарат состоял из бобины и множества деталек, компактно прикрученных друг к другу внутри небольшого чемодана.
Тотем-том-том, тотем-том-том… Именно эта мелодия встретила Анну на киностудии. Какой хороший знак! Пекарская с улыбкой прислушалась к собственному пению. Ее промокшие ноги хоть сейчас были готовы отбить чечетку Ванды.
Дожидаясь Бердышева, Анна обошла съемочную площадку. Она с любопытством и страхом рассматривала оборудование – кинокамеры, какие-то лампы, подвешенные на тележках. И все это время ее песенка следовала за ней.
11
Шоринофон – созданная А. Ф. Шориным в СССР в 1931 году система механической записи звука на стандартную 35-мм целлулоидную киноленту с помощью иглы.
Появился мужчина в круглых роговых очках, это оказался ассистент режиссера. Он не стал тянуть с новостями. Тем более что они были замечательными.
– Анна Георгиевна, вы утверждены! Поздравляем!
Все, кто находился в студии, сразу заулыбались и окружили Анну.
Она пока не знала, кем были эти люди. Мужчина с тщательно причесанными волосами – гример? А другой, с длинным носом и в тюбетейке – может, оператор? Полная женщина с близорукими голубыми глазами – реквизиторша, или как там они называются у киношников?
Появился, стуча тростью, Бердышев.
– Вы готовы прямо сейчас приступить к работе?
Грим, укладку, платье и парик подбирали целую неделю. Вечерами Анна записывала в своем дневничке: «делали прическу finger wave», «прилизанная тоже не подошла», «лохматая лучше».
Пекарская наконец приобрела облик роковой дивы, но режиссер нервничал. Он пока не имел понятия, насколько милостивой окажется немецкая оптика к начинающей киноактрисе. Во время съемок Бердышев хмуро опирался на свою тяжелую палку, то и дело оттеснял оператора, чтобы всмотреться в видоискатель.