Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Второй ее радостью стало посещение отца Кирилла и исповедь у него. Когда мама вышла из исповедальной комнаты, ее лицо светилось чистой детской радостью: «Отец Кирилл! Отец Кирилл!» — повторяла благоговейно мама, и это было все, что она могла рассказать об охватившей ее радости и благодарности к нашему духовному отцу. Во второй ее приезд мы вместе побывали у всех лаврских святынь и вдоволь помолились у них, посетили семинарию и музей академии, а также осмотрели город. Прощаясь, она обняла меня:
— Понимаю, сынок, ты живешь здесь благодаря отцу Кириллу и только ради него стоило поступить в монастырь! А преподобный Сергий — такой родной. Я рада за тебя…
Отец тоже приезжал в Троице-Сергиеву Лавру, но в
— Скажи своему отцу, пусть приходит на монашеское правило! Здесь его место…
На правиле в келье старца папа стоял благоговейно и чинно, со строгим выражением лица. Монастырская жизнь открылась ему с неведомой ранее стороны, исполненная глубокого смысла, и еще понравилась тем, что он увидел в монастыре сразу столько хороших и добрых людей. С некоторыми монахами его возраста он успел даже подружиться. Лаврским монахам он запомнился тем, что всегда рыдал у мощей преподобного. «А отец у тебя хороший…» — подходя ко мне, поздравляли меня некоторые монахи.
Помню, как он, выйдя в радостном настроении из кельи батюшки, в коридоре столкнулся с новым экономом, имеющим внушительный вид.
— Можно вас спросить? — смело приступил он к моему начальнику.
— Можно, — ответил тот с доброжелательностью.
— Разъясните мне, пожалуйста. Вот — мой сын, а я — его отец, но теперь он тоже — отец. Как это понять?
— Ну, это просто! — рассмеялся эконом. — Вы — отец для своего сына, а он — отец для всех…
— Это толковый ответ, — согласился довольный папа. И, повернувшись ко мне, добавил: — Поздравляю тебя с таким мудрым начальником!
Они пожали друг другу руки, и, уходя, эконом не остался в долгу, обратившись ко мне:
— Поздравляю с таким хорошим отцом!
И верно, его отношение к моему отцу не изменилось и в годы трудных испытаний. Эконом действительно очень помог ему, когда он лишился крова.
Наша дружба с отцом Пименом продолжалась, несмотря на различные послушания. Имея общую любовь к православным святыням, мы решили издать в первую очередь наши любимые книги по православной аскетике. Из Третьяковской галереи нам прислали разрешение сделать фотокопии знаменитых прекрасных икон преподобного Андрея Рублева — «Троицы» и «Спаса Вседержителя» из звенигородского чина, а также любимую келейную икону Матери Божией из кельи преподобного Серафима. К этому первому изданию икон в возрожденном издательстве Троице-Сергиевой Лавры мы добавили также дорогой нам образ Спасителя и Матери Божией из кельи отца Кирилла.
Но на этом этапе вмешались события, которые значительно ускорили осуществление нашей цели в духовной жизни, — создание горного скита. Обстановка в Таджикистане приобретала все более угрожающий характер для русского населения, и мы сильно тревожились за своих родителей. Но пока от родных мы слышали только успокаивающие ответы, что все хорошо и безпокоиться не о чем. Они жили в счастливом неведении развивающейся исподволь трагедии. Но тревога уже поселилась в наших сердцах.
Мой друг продолжал трудиться на послушании заведующего издательским отделом Лавры. Я продолжал свои мытарства в должности помощника эконома. В моем ведении снова оказались бригады строителей, слесарей, столяров и, впридачу, весь автопарк Лавры. Он все увеличивался, так что большую часть автомашин пришлось вывести за стены монастыря. Опять пришлось в темноте выходить на послушание и в темноте возвращаться в свою келью, не чувствуя ни рук, ни ног. Меня согревала горячая вера в будущее молитвенное уединение в горном скиту.
Новый эконом оказался исключительно одаренным человеком по части строительства и многочисленных экономических предприятий, как прежний эконом — в архитектуре и
В те годы началось восстановление и возрождение бывших скитов и подворий, которые государство начало возвращать Лавре. Мои безчисленные послушания, теперь уже и за пределами Лавры, стали сказываться на моем здоровье. Легкие все больше сдавали от зимних холодов, осенней сырости, от мокрой обуви и постоянно сырой одежды. У меня развился сильный кашель, который, несмотря на усилия лаврских врачей определить характер моего заболевания и помочь мне различными препаратами, не проходил, а лишь усиливался. Сухой, раздирающий кашель месяцами без перерыва сотрясал мое тело так, что болели даже ребра, хотя я дышал в разные пробирки и трубки с лекарствами, рекомендованными заботливыми докторами. Несколько раз меня проверяли на рентгене, но легкие были чистыми и определить мое заболевание не удавалось никому из врачей.
Видя сильное ухудшение моего здоровья, отец Кирилл попросил наместника и эконома отправить меня на две недели на Северный Кавказ, чтобы в горах поправить легкие. Благословение было получено, и зимой нам с отцом Пименом удалось на две недели выбраться на Северный Кавказ. Мы объездили окрестности Пятигорска, с его романтическими видами, однако Железноводск, с его лесными окрестностями, нам приглянулся больше всего. И все же суровая зима с большими и сильными ветрами, а также местное население с неправославными традициями заставили нас отклонить вариант с Железноводском. Мы сделали бросок на юг, в Красную Поляну, где мне и моему другу понравилось гораздо больше: прекрасные горные места почти на границе с Абхазией, которая пока еще смущала нас значительной удаленностью от Лавры и невозможностью частых встреч с духовным отцом. На этот период в своем выборе мы остановились на Краснополянском ущелье, а в Абхазию решили съездить потом, чтобы увидеть ее заново, как место нашего будущего скита. Несмотря на зиму и переезды, мои легкие в горах отдышались и как-то сами собой пришли в норму, что удивило и врачей, и монахов монастыря. Но, как старец и говорил нам, благословляя наши поиски и направляя нас в Абхазию, сама жизнь постепенно свела все поиски и обстоятельства к этому единственному варианту, благословенному нашим духовным отцом.
Когда мы вернулись из поездки, нас ожидали неутешительные новости. Мама моего друга сообщала, что ей одной страшно находиться в квартире: постоянно раздаются телефонные звонки с угрозами, что ее выкинут ночью из дома, так что пусть убирается из Душанбе. И вообще, скоро с русскими «они» разберутся. Мои же родители уверяли меня по телефону, что все нормально, только таджикская молодежь иногда безчинствует в центре города, а у них в районе все спокойно.
В один из зимних дней издатель разыскал меня на территории Лавры и отозвал в сторону:
— В Душанбе погромы и пожары. Военные вертолеты летают над городом. Маме очень плохо от того, что там творится… Нужно срочно ее вывозить!
Я позвонил домой: мои наивные старички уверяли, что ничего страшного нет и скоро жизнь снова войдет в нормальную колею. На мои просьбы выехать вместе с мамой отца Пимена они отвечали, что вначале нужно продать наши дома, а лишь затем выезжать. Мама отца Пимена уверяла нас, что ей продать квартиру уже невозможно и нужно уезжать, бросив свое жилище. Батюшка настойчиво советовал нам уговорить наших родителей срочно выехать, а пока нам необходимо присмотреть квартиру в Сергиевом Посаде, чтобы расселить родных.