Публичное одиночество
Шрифт:
За это и борюсь. (I, 136)
Военное кино (2000)
Каждый раз, когда я говорю «кино о войне», то имею в виду нечто намного более глубокое и серьезное, нежели просто тема войны.
Я сейчас дочитываю воспоминания солдат в абсолютно необработанном виде, никакой литературщины. Просто то, что было. Такое во сне не приснится.
Поймали полицая, расстреляли. Дети его облили водой, заморозили, сделали из него салазки и всю зиму катались, а весной, когда
Это придумать невозможно.
Сейчас читаю воспоминания одного военнопленного: просто нереально поверить, что человек может это пережить.
Вот так. (II, 32)
(2000)
Мне кажется, что все те миллионы, которые погибли и которые действительно на своих плечах вынесли войну, достойны того, чтобы о них знали молодые.
Мы с вами смотрели и «Солдаты», и «Судьба человека», и другие картины. Их сегодня можно увидеть только по телевидению. Это другое, отошедшее замечательное кино.
Но я думаю, что такое событие, как война, тем более для России, сегодня должно быть раскрыто для молодых с помощью новых технологий.
Мы должны вызвать ощущение у молодых ребят, что они – дети тех, кто дал им эту возможность жить! (VI, 4)
(2001)
Я очень хочу снять картину о Великой Отечественной войне… К сожалению, целая полка картин, сделанных о войне – «Солдаты» по книге Некрасова «В окопах Сталинграда», «Звезда» по повести Казакевича и даже «Баллада о солдате», – сегодня не востребованы.
И дело не в том, чтобы воспитывать у молодежи милитаристический дух, но они должны ощутить судьбу, мысли, мечты, желания погибших за них в войне двадцати восьми миллионов соотечественников… (I, 83)
(2003)
Я исхожу из того, что наши ветераны получили и свою войну, и свое кино.
А для молодых людей, которым сегодня четырнадцать, пятнадцать, семнадцать, двадцать, двадцать пять лет – для них Вторая мировая война (для нас – Великая Отечественная) стала чем-то похожей на Куликовскую битву, на войну 1812 года…
Но я абсолютно уверен: без реального осознания того, в какой стране мы живем, и того, что ей пришлось пережить, в нашей стране жить невозможно.
Рано или поздно реальность отомстит за незнание истории…
Повторяю, для меня эта картина <«Утомленные солнцем – 2»> – попытка сфокусироваться именно на этом. Но точно знаю, что, скажем, замечательная глобальная картина Озерова (покойного, Царство ему Небесное) «Освобождение» или замечательная великая картина «Судьба человека» Сергея Федоровича Бондарчука (тоже ушедшего, и тоже Царство ему Небесное) – это фильмы, которые остались в истории, но которыми сегодня удержать молодого человека в зале невозможно.
Это не значит, что мы собираемся идти по пути компромисса – клипов
Но это значит, что мы стоим перед проблемой: как заставить молодого человека усидеть в зрительном зале, чтобы рассказать ему о Великой войне? Как заставить его реально почувствовать себя среди тех героев, которых он видит на экране?
Такова мечта любого режиссера, но в данном случае, честно вам скажу, мне кажется это очень и очень важным сегодня…
Понимаю: то, что мы хотим сделать, может раздражить ветеранов и историков. Но я понимаю, что есть более важная задача, нежели документальный исторический пересказ реалий.
Есть молодое поколение, которое нельзя потерять с точки зрения его ощущения истории своей страны. Хотим мы того или не хотим, одним из самых важных событий для нашего Отечества была эта кровавая война.
Мне трудно, честно вам скажу, оторваться от собственных представлений, которые воспитаны во мне с детства идеологией, школой, институтом, кинематографом. Но также понимаю, что если мы от этого не оторвемся, то нам не удастся собрать вокруг картины заинтересованные молодые жизни.
Молодые! И поэтому, конечно, я маюсь. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. (XI, 2)
(2003)
А еще я вам скажу такую вещь.
Вы знаете, чем больше я читаю и смотрю хронику (и особенно таких писателей, как Бакланов или Некрасов), тем сильнее физиологическое ощущение всего того, что происходило. Вы понимаете: привыкание к смерти, к трупам, – и все равно люди, которые прошли всю войну, какое самое сильное ощущение у них осталось, что они вынесли из войны, какие чувства?
Страх?.. Нет.
Голод и желание спать! Для всех… Или, скажем, вот это вот ощущение, когда твоя конкретная задача – вон кустик, к нему нужно добежать. Добежишь – еще продлил себе на двадцать секунд или на пять минут жизнь.
Вот если бы мне удалось, дал бы Господь, вот это состояние как бы внутри человека, внутри огромной войны показать… Для маршалов, для главкомов эта война на большой карте номерами обозначена, а ведь если это все, эти номера сужать-сужать-сужать – и вот он, конкретный человечек, в каске сидит в болоте.
Вот если бы мне удалось попытаться, если бы Господь бы дал, от этого конкретного увидеть обобщение, я был бы очень счастлив, но это очень трудно.
Вот это – моя задача. (V, 16)
(2004)
Интервьюер: Два года назад Вы говорили, что сценарий фильма о войне («Утомленных солнцем – 2») в целом сложился… Что же теперь Вы все пишете и пишете? Как это понять?
Дело в ужасающем многодесятилетнем давлении клише. Ты обдумываешь сцену, уже начинаешь ее чувствовать – и вдруг понимаешь, что подобное было. Что ты уже видел такую сцену, как правило, в советских, иногда в зарубежных фильмах.