Пуговица Дантеса
Шрифт:
Пушкин Бестужевым восторгался! По мнению поэта, такие люди являлись олицетворением кодекса чести, следовать которому надлежало каждому дворянину. Стоит ли говорить, что этот знаток русской дуэли частенько выступал в роли секунданта в поединках, где стрелялись другие.
Очень часто дуэль проявляла истинный характер человека, выставляя напоказ как благородство, так и самые низменные качества.
19 марта 1820 года у барьера сошлись будущий декабрист и герой романа Дюма «Учитель фехтования» корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка Иван Анненков с корнетом лейб-Гусарского полка
Первым стрелял обиженный муж, для которого поединок являлся справедливым актом отстаивания семейной чести. Ничего удивительного, что Ланской выстрелил в воздух, ожидая точно таких же действий и от своего противника. Однако Анненков повёл себя совсем не так, как того ожидали соперник и секунданты: встав к барьеру, он, вытянув руку с пистолетом, долго прицеливался, а потом нажал на курок. Через минуту двадцатилетний Ланской был мёртв. Кавалергард же спокойно покинул место дуэли.
Примечательно, что убийца за своё преступление (будем называть вещи своими именами) не понёс никакого серьёзного наказания. Впрочем, сам Анненков воспринял три месяца гауптвахты как личную обиду на власть, примкнув к декабристам. К слову, четыре года спустя на дуэли погибнет младший брат Ивана Анненкова, Григорий, смерть которого старший не раз называл отмщением свыше за убийство Ланского…
Начало девятнадцатого века ознаменовалось дуэлями, связанными с семейными делами, называемыми «жениховскими». Суть этих поединков в следующем: когда посватавшийся жених по той или иной причине увиливал от брака, рискуя нанести серьёзный репутационный урон девице, на которой накануне собирался жениться, в ответ на подобную дерзость честь семьи отстаивал кто-либо из ближайших родственников невесты, как правило, один из братьев.
Подобные дуэли отличались неслыханной жестокостью: стрелялись, как правило, до серьёзного ранения, чаще – со смертельным исходом. Причина такой жестокости вполне объяснима: бескровный исход дуэли не решал проблемы.
Бестужев-Марлинский был секундантом в «жениховской» дуэли Кондратия Рылеева с женишком своей сестры. По-видимому, молодой повеса после помолвки попытался уклониться от обязательств. Это и возмутило Рылеева.
Из воспоминаний брата Бестужева – Михаила:
«Дуэль была ожесточенная, на близкой дистанции. Пуля Рылеева ударила в ствол пистолета противника и отклонила выстрел, направленный прямо в лоб Рылееву, в пятку ноги» [12].
К счастью, оба дуэлянта остались живы.
Ещё один пример «жениховской» дуэли.
В декабре 1807 года стрелялись лейб-гвардии Преображенского полка полковник Дмитрий Арсеньев и граф Хрептович. Известный храбрец и герой войн, егерский полковник Арсеньев посватался к фрейлине великой княгини Анны Федоровны Каролине Марии фон Ренни, которая, ответив взаимностью, дала своё согласие на женитьбу. Следует заметить, полковник, помимо храбрости, мог предложить невесте разве что ещё личную порядочность – не более. Потому как, будучи горд и честен и отличаясь скромностью в быту, за душой ничего не имел.
И вот незадолго до назначенной свадьбы девушке делает предложение
Секундантом у Арсеньева был граф М.С. Воронцов. В жесточайшем поединке Дмитрий Арсеньев погиб на месте. Петербург был потрясён! Прежде всего произошедшей несправедливостью. Никто не сомневался, что полковник был прав, тем не менее дуэльная рулетка оказалась слепой и жестокой. Хоронили погибшего в присутствии многочисленной молодёжи, открыто осуждавшей «хладнокровного убийцу». Хрептовичу оставалось лишь по-тихому убраться из столицы…
А произошло следующее: несмотря на гибель, Арсеньев вышел победителем, так как его противник оказался опозоренным. И такие дуэли – ради обесчещения недруга даже путём собственной гибели – окажутся очень популярными в России. Подобная идейность делала русскую дуэль как жестокой, так и справедливой; её непредсказуемость превращала поединок в серьёзное испытание…
В январе 1822 года Пушкина вызвал к барьеру полковник Семён Старов. Повод: «хамство», увиденное офицером в поступке молоденького поэта, поменявшего на танцах заказанную каким-то подпоручиком кадриль на мазурку. За своего подчинённого вступился сам командир 33-го егерского полка, в отношении которого поэт повёл себя довольно дерзко, что и привело к ссоре.
Боевой офицер, участник Отечественной войны, Старов был серьёзным противником, тем более что за его плечами насчитывался не один кровавый поединок. Условия дуэли определили нешуточными: стреляться до результата. Последнее означало тяжёлое ранение или гибель одного из соперников.
Из воспоминаний генерала Липранди:
«Погода была ужасная; метель до того была сильна, что в нескольких шагах нельзя было видеть предмета, и к этому довольно морозно… Первый барьер был на шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов тоже и просил поспешить зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: “И гораздо лучше, а то холодно”. Предложение секундантов прекратить было обоими отвергнуто. Мороз с ветром… затруднял движение пальцев при заряжании. Барьер был определен на двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжать, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было помирить их, то поединок был отложен до прекращения метели» [13].
Решено было продолжить в зале дворянского клуба, но стараниями секундантов дело удалось уладить миром. Пушкин был страшно недоволен. Единственным утешением для него стали слова полковника о том, что его противник «так же хорошо стоял под пулями, как хорошо пишет…»
Следует отдать должное Пушкину, хладнокровия и выдержки ему было не занимать. И в этом проявлялся сильный характер. Лучше всех рассказал об этом всё тот же Иван Петрович Липранди:
«Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, словом, когда он становился лицом к лицу со смертию, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью, при полном сознании своей запальчивости, виновности, но не выражал ее. Когда дело дошло до барьера, к нему он являлся холодным, как лед. На моем веку, в бурное время до 1820 года, мне случалось не только видеть множество таких встреч, но не раз и самому находиться в таком положении, а подобной натуры, как у Пушкина, в таких случаях я встречал очень немного» [14].