Пуговица, или серебряные часы с ключиком
Шрифт:
— Ну, Хопф, медленно у вас дело подвигается с посадкой картошки! Давай, давай работать!
Управляющий останавливается и отдает подробный отчет Генриху. Он снимает шляпу и здоровается с Генрихом, как с солдатами комендатуры.
— Лошадей не хватает, Товарищ.
— Все равно, давай работать!
— Только четыре упряжи, — говорит управляющий и показывает четыре пальца, — только четыре упряжи…
— Ладно, Хопф, работать, ферштеэн?
И они пожимают друг другу руки.
В
Это прощальный визит Антоныча. Да, он пережил эту войну. Его демобилизовали, и он едет домой.
Генрих объехал несколько дворов и приволок четырех кур. Их общипали, сварили, выпили водки. Старый солдат сидел, покуривал свою трубочку.
Прежде чем уйти, Дмитрий подошел к витрине и положил на нее часы. Все подошли и стали рассматривать — что ж это он принес?
— Мишка, часы с ключиком! — вдруг закричал Генрих. — Мишка, это те самые… с ключиком!
Генрих и так и эдак вертел и переворачивал часы. На крышке был выгравирован узор. Да, никаких сомнений быть не могло — те самые часы с ключевым заводом!
— Откуда они у тебя, Дмитрий?
Оказалось, товарищ их ему дал. Но они, мол, никуда не годятся — не идут.
— А где ключик?
Дмитрий не имел никакого представления о ключике.
— Не могут они идти, Дмитрий, раз нет ключика.
Неожиданно увидев часы дедушки Комарека, Генрих и обрадовался и расстроился. Он сразу вспомнил и день, когда они вышли на берег Одера, и как дедушка Комарек отдал часы Скрюченному. В каких только руках с тех пор они не побывали! И сколько людей встряхивало их и прикладывало к уху! Однако выкинуть их так никто и не решился — уж очень хорош был узор на крышечке.
Все вышли на улицу проститься со старым Антонычем. А Генрих трижды поцеловался со стариком. Прямо в усы поцеловал.
В тот же день Генрих увидел и настоящего пролетария, брата по классу и революционера. «Эй, портняжка, погоди, мне кафтан скорей скрои…» — напевал он. А сам и правда был костлявый и быстрый в движениях, как портняжная игла. Генрих и раньше встречал его и как-то видел на мосту через Хавель — с рюкзаком за спиной он спешил куда-то. Язык у него, как говорится, был без костей, и еще он очень любил петь. И действительно был портным.
— «Шей, игла, шей, игла, да здравствует Москва!» — сказал он, положив руку на плечо Генриха. Так они и шагали в обнимку вдоль деревенской улицы.
— А ты правда пролетарий? — спросил Генрих.
Ему нравился этот веселый человек. Впрочем, он и серьезным
— Никогда б не подумал, что это ты вывесил красный флаг, — говорит Генрих.
— Красный флаг… красный флаг… — сразу запел портняжка.
— Я про флаг на колокольне, понимаешь?
— На колокольне… на колокольне…
— Помнишь, тогда, когда Красная Армия вступила в нашу деревню. Тележки эти зеленые и маленькие лошадки.
— Да-да, лошадки-и-и…
— Ты его совсем один туда повесил?
— Совсем оди-и-ин…
День был чудесный, ласточки летали над крышами, и Генрих уже целый час носил при себе серебряные часики. Он завернул их в тряпочку точно так, как это делал дедушка Комарек, и завтра Мишка выточит ему ключик. А вдруг дедушка Комарек совсем недалеко отсюда? Может быть, даже в соседней деревне или через одну.
— А ты тоже в революции участвовал? — спросил Генрих портняжку-пролетария.
— Как я и говорил: на плече винтовка, в руках красное знамя!
И все-таки Генрих не доверял этому пролетарию-портняжке. Он спросил:
— Ты живешь в Гросс-Пельцкулене?
— Революционер и пролетарий нигде не живет постоянно. Он должен находиться везде — и в Берлине и в Гросс-Пельцкулене.
Вот так Гросс-Пельцкулен и приобрел своего первого бургомистра.
Он деятельно хлопотал о сдаче яиц крестьянами, об устройстве жилья для беженцев. На левом рукаве у него была красная повязка, а в бургомистерской стоял ящик с яйцами. Николай выписал ему «документ», и теперь бургомистр мог беспрепятственно разъезжать по округу. Случалось, что он исчезнет на три дня, а потом вдруг снова тут как тут: в бургомистерской раздается какая-нибудь песенка, а сам «голова» укладывает яйца в ящик.
А однажды там оказалась и швейная машинка. Ножная, с педалями. Бургомистр сидел за ней и что-то строчил, напевая.
— Да здравствует Москва! — сказал Генрих, входя.
Он увидел, как бургомистр старательно жмет на педаль и его тонкие портняжные пальцы ловко подводят материал под иглу.
Швейная машина прибыла сюда из дома лесничего: бургомистр ее просто-напросто реквизировал.
— Бернико выполнил яйцепоставки?
— Отстает.
— Классовый враг он. Можешь мне поверить. А Матулла выполнил?
— Выполнил, — ответил портняжка.
— Все равно он классовый враг, — сказал Генрих.
Откусив нитку, бургомистр спрашивает:
— Не пора ли тебе форму сшить?
— Мне?
Это была затаенная мечта Генриха — носить все солдатское.
— А ты правда мог бы сшить? — спросил Генрих.
Бургомистр встал из-за машинки и отошел на несколько шагов, присматриваясь к Генриху. А тот даже выпятил грудь. Портной взял сантиметр с машинки, а Генрих вытянул руки в стороны. Сняв мерку, бургомистр что-то записал на бумажке.