Пуля для любимого

Лагутина Елена

Внезапно Настя почувствовала такую усталость, словно она прошедшие двое суток разгружала вагоны. Но это только обрадовало ее — не долго думая она перешла с кресла на еще не застеленный диван, сбросила халат прямо на пол, и, накрывшись с головой одеялом, попыталась заснуть. Вскоре ей это удалось.

Черный, огромный, глянцево-блестящий паук полз по белой простыне. Настя в ужасе закрыла лицо руками, не в силах пошевелиться. Она хотела закричать — но страх жестким ледяным кольцом сдавил горло, перекрывая дыхание, которое с каждым разом становилось все более тяжелым и хриплым. Настя, парализованная ужасом, не могла даже отвести глаза в сторону. Она смотрела, как двигаются в темноте его лапы — гладкие, блестящие, словно покрытые лаком

и усыпанные мелкими сероватыми ворсинками. Паук скорее напоминал черного краба, а его лапы — огромные черные клешни. Настя перевела взгляд выше и тут же встретилась с его глазами — двумя огромными круглыми шарами, как будто бы стеклянными, наполненными мутной желтоватой жидкостью, которая кипела внутри каждого, бурлила, заставляя кружиться и подпрыгивать в своем водовороте маленький черный шарик — зрачок. Каждый зрачок повиновался только своей стихии, и оттого они двигались не вместе, не синхронно, а каждый по-своему. «Он меня не видит!» — мелькнуло в голове у Насти, и в тот же момент она поняла, что ошибается. Три передние клешни резко согнулись — паук будто бы подтянул их к себе, а затем резко выбросил вперед, — и вслед за ними потянулось его круглое плоское тело, приблизились желтые глаза. Настя заметила, что на простыне остался серый след, как будто бы покрытый слизью или просто жидкостью, вытекающей из паука. Теперь расстояние, отделяющее ее от этого ужасного монстра, сократилось — и все же еще не до такой степени, чтобы он мог до нее дотронуться. Из последних сил она все же попыталась приподняться — и с ужасом поняла, что потеряла способность двигаться. Шарики-зрачки закружились быстрее, желтая муть закипела сильнее — казалось, сейчас она выплеснется из своей стеклянной оболочки, прорвется наружу, рассыпав осколки.

Настя подумала о Никитке — о том, что она так и не сумела сохранить себя для него. Несчастный ребенок — теперь он останется круглым сиротой. У него нет папы, не будет и мамы...

Паук снова резко согнул клешни, прижал их к себе — но вместо того чтобы, как в прошлый раз, опять выбросить их вперед, он стал медленно приподниматься вверх. Неуверенно покачиваясь, словно только что родившийся теленок, паук продолжал приподниматься на кровати. Настя теперь ясно видела его серое склизкое туловище, густые капли, которые стекали вниз, на белую простынь. Паук, шатаясь, наконец выпрямился. Настя, сжав побелевшие губы, напрягла последние силы и скатилась с кровати. Оказавшись на полу, она внезапно поняла, что теперь снова обрела способность двигаться, и, стремительно поднявшись, отскочила в угол комнаты. Паук, тяжело переваливаясь, медленно двинулся вслед за ней. «Нет, — в ужасе пролепетала Настя, — нет, пожалуйста, не надо...» Но он продолжал двигаться, только еще быстрее. Настя слышала, как похрустывают его невидимые суставы, как шумит ледяная кровь в черных сосудах, как бурлит жидкость в наливающихся кровью глазах... В самом деле, желтая муть постепенно алела, замедляла свое движение, становилась густой — и вот уже зрачки были неразличимы, одна только кровь, кипящая в глазах этого ужасного чудовища.

Она закрыла глаза, поняв, что больше не в силах смотреть на то, как смерть приближается к ней. Но сквозь дрожащие ресницы она все же видела черную тень, которая неотступно поглощает все больше света, заслоняя его своим огромным и страшным силуэтом. Настя снова попыталась закричать, но вместо собственного голоса услышала лишь голос паука — дребезжащий, скрипучий, как будто звук старой испорченной механической игрушки. Это было невыносимо...

Открыв глаза, Настя не сразу поняла, что звонят в дверь. Она провела рукой по лбу, утирая струи ледяного пота, и вдруг снова услышала это противное дребезжание. Но теперь она уже точно знала, что это был всего лишь звонок... Хотя теперь она не могла точно сказать, что для нее казалось более ужасным.

Притаившись, стараясь не дышать, она натянула на себя одеяло — почти до самого лба, оставив только узенькую щелочку. Сердце билось так, словно хотело выскочить наружу. Свет нестерпимо ярко светил в глаза — она не могла понять, который час, и не была уверена в

том, что ужасный паук на самом деле ей просто приснился. Откинув одеяло, она с ужасом оглядела простыню — но никаких следов пребывания жуткого монстра на кровати не обнаружила. Звонок в дверь настойчиво повторился... Настя сидела, не двигаясь, стараясь не думать о том, кто может стоять с той стороны двери...

Прошедшие несколько минут показались ей протяженностью в вечность. Но наконец звонок замолчал — Настя с замиранием сердца отсчитывала секунды, пока не убедилась в том, что она не ошибается. Тяжело поднявшись с постели, она только теперь осознала, что означают цифры 12.48., которые мигали на квадратном циферблате электронных часов. Она проспала четыре часа — а была измучена до такой степени, как будто бы в течение этого времени ее жестоко пытали. Постель была смятой и влажной, сама Настя — потной и бледной. Откинув со лба прядь волос, она решительно направилась в ванную.

Через час она вышла оттуда, как ей показалось — а возможно, Настя просто пыталась себя в этом убедить, — совершенно другим человеком. По крайней мере на лице играл свежий, натуральный, а не искусственный румянец, волосы были чистыми, кожа — прохладной и ароматной. Позавтракав, она принялась готовить ужин, решив в этот день порадовать Олега чем-нибудь необычным. Почему-то вспомнились те вечера, когда они вдвоем с Игорем устраивали себе романтические ужины с непременной бутылкой сухого вина и коробкой самых вкусных шоколадных конфет. Но теперь все это было в прошлом и вспоминалось уже почти без эмоций — просто как нарисованная, неживая картинка или кадр старой кинохроники, героиней которой Настя себя даже не ощущала.

В тот день Олег вернулся раньше обычного. Настя удивленно вскинула глаза, когда, услышав звук поворачивающегося в замке ключа, прибежала в прихожую и увидела его с огромной коробкой шоколадных конфет и бутылкой шампанского в руках. Да не простого, а самого шикарного на свете шампанского — «Асти-мартини»! Олег как будто знал о том, что Настя запланировала ужин.

— Как ты догадался? — прошептала она одними губами.

— О чем? — спросил он. — О том, что сегодня у меня день рождения? Так я с детства об этом знаю...

— Олег! — Она всплеснула руками и удрученно прислонилась к дверному косяку. — Как ты мог?!

— Как я мог? На самом деле, как это я посмел родиться в этот день! Мерзавец... Но, честно говоря, меня об этом не спрашивали. И вообще, Настя, я не вижу особенного повода для расстройства. Какая разница...

Он все еще стоял в прихожей — в носках, без ботинок, в распахнутой дубленке и шапке, сдвинутой на затылок. Настя почувствовала, что сердце ее буквально сжалось от нежности к этому человеку. Такой сильный — и в то же время вдруг показавшийся ей таким трогательным и беззащитно-нежным... Она прижалась к нему.

— Почему ты меня не предупредил? — прошептала она, целуя его в холодную щеку.

— Сюрприз. — Он пожал плечами. — Разве ты не любишь сюрпризы?

— Ненавижу, — ответила она, потянувшись губами к его губам. — Я ведь не приготовила для тебя подарка. Мне стыдно.

Они очень долго целовались, стоя в прихожей, наконец Олег отстранился:

— Подожди, котенок, дай я хоть дубленку сброшу. Ну вот... А теперь иди ко мне.

На кухне они оказались, только спустя час или полтора — Настя и не заметила, как стремительно пробежало время. Она с большим удивлением продолжала открывать в себе женщину, с каждым разом все больше убеждаясь в том, что то, чем они занимались в постели с Игорем, даже в лучшие времена нельзя было назвать настоящим сексом. Но тогда она просто не догадывалась об этом.

— Послушай, а чем это у нас так вкусно пахнет? — Олег, обессилевший, лежал на кровати и шевелил ноздрями, как изголодавшийся зверь.