Пуля для любимого
Шрифт:
— Папарацци? — перебила Настя.
— Не совсем. — Олег улыбнулся. — Папарацци — это те, кто делает и помещает в газетах скандальные снимки из жизни знаменитостей. А у меня ситуация другая. Я провожу расследования.
— Расследования? Ты же не частный сыщик?
— Что-то наподобие. Конечно, не по собственной прихоти. Видишь ли, Настя, не хочу показаться тебе нескромным, но таких журналистов, как я, в нашем городе очень мало. Дело не в умении писать, а в умении добывать материал. Нас, как волков, ноги кормят. Конечно, первые мои громкие статьи были написаны только по собственной инициативе, а потом...
Еще некоторое время Олег с увлечением рассказывал Насте о своей работе, о том, как она сложна, интересна, а порой и опасна.
— Помнишь, — спросил он, — я говорил тебе о том, что в скором времени, возможно, смогу заработать много денег?
Настя кивнула, и Олег продолжил:
— Сейчас, в данный момент, я провожу очень серьезное и крупное расследование. Не стану утомлять тебя подробностями. Суть в элементарной борьбе конкурентов. Один конкурент хочет устранить другого — вот и все. Открыть себе более широкое поле деятельности. Хотя в этой ситуации определенно замешана еще и политика. Это касается одного человека, который работает в правительстве. Но мне обещали очень хорошие... огромные деньги за то, что я соберу и опубликую информацию об их совместной нелегальной деятельности по продаже черного металла за границу.
Настя не совсем отчетливо понимала все то, что говорил ей Олег.
— Отчаянный... — произнесла она и слегка дотронулась губами до его щеки. — Скажи, а что будет с этим человеком... Ну, который занимается этой нелегальной деятельностью? В том случае, если в газете появится твоя статья?
Олег пожал плечами:
— Не знаю, дадут ему тюрьмы лет десять, может, больше. Да мне какая разница!
— Как это — какая разница! — возмутилась Настя. — Неужели ты не понимаешь, что он просто так этого всего не оставит! Или ты думаешь, что этот человек тебя по головке погладит за то, что ты его в тюрьму засадил?
— Не думаю, — согласился Олег, — но, во-первых, Настя, он же будет в тюрьме. Я так думаю, его арестуют почти сразу после того, как статья выйдет в свет, а все документы и копии, которые мне удалось собрать, будут переданы в прокуратуру.
— Ты что, собираешься передать их в прокуратуру? — удивилась Настя. — Это-то тебе зачем?!
— Да не я, — отмахнулся Олег, — не я, а те люди, которые заказали мне сбор материала. Но это — мое предположение. Я почти на сто процентов уверен в том, что не ошибаюсь. В любом случае, пойми, Настя, я ничем не рискую! Статья будет подписана, как это часто бывает, редакционным псевдонимом, а конфиденциальность информации...
* * *
Никакой конфиденциальности не было. Теперь Настя внезапно поняла, кто он — этот самый человек, им которого Олег ей не называл. Но теперь было слишком поздно. Слишком поздно для того, чтобы что-то изменить... Зачем он ввязался в это дело? Каким образом произошла утечка информации? Всего этого Настя не знала. Все это по большому счету теперь не имело абсолютно никакого значения.
Настя понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она вскрыла конверт. Фотографии в беспорядке рассыпались вокруг. Настя чисто механически переводила взгляд с одной на другую. На одной из них он был снят крупным планом — видимо, это была фотография на какой-то документ. На другой Олег стоял, слегка развернувшись, смотрел прямо перед собой, мимо объектива.
Она горько усмехнулась — так вот откуда эта странная ирония в голосе Власова! «Зачем мне за тобой следить, глупая?» Конечно, он следил не за ней — он следил за Олегом. Значит, Власов прекрасно обо всем знал и все же решил не отступать от намеченной цели. «Это какой-то моральный садизм, — подумала Настя. — Что я ему такого сделала, за что он мне мстит? Он хочет меня заставить убить человека, которого я люблю, с которым живу, сплю в одной постели, которого уже представляю отцом своего ребенка...» Сердце пронзила острая боль. Перед глазами, сменяя друг друга, вставали два лица — лицо Никиты и лицо Олега. Она поняла, что находится в капкане. Власов не просчитался, поставив на нее. Потому что в том случае, если ей придется выбирать между ними двумя, она выберет сына. Не колеблясь ни минуты. А выбирать ей придется — ведь другого выхода нет. Впрочем...
В этот момент Настя поняла, что она окончательно сломалась. Она испытала такое острое желание расстаться с жизнью, что у нее загорелись глаза. Она вскочила с пола и начала лихорадочно оглядываться вокруг себя. Взгляд остановился на упаковке лезвий, лежащей на полочке. Она взяла их и снова задумчиво опустилась на пол. Теперь перед ней уже не стоял вопрос о том, что ей делать. Она сделала свой выбор. Этот день — послезавтра — в ее жизни просто не наступит, вот и все. Поднявшись, она тихонько задвинула задвижку на двери и сбросила шубу на пол. Вслед за шубой медленно сняла юбку, колготки, теплый свитер и тонкую водолазку. Оставшись в одном белье, она поежилась. «Только не думать, только ни о чем не думать! Сейчас, совсем скоро... Не будет, ничего не будет, совсем ничего», — шептала она, отвинчивая кран до упора. От сильного напора кран приподнялся вверх, брызги ударялись о стены и разлетались в разные стороны.
— Настя! — Дверь дернулась. — Открой, что ты там делаешь?
Настя молчала, растерянно и беспомощно оглядываясь по сторонам. Как это часто случается, в критические моменты жизни человек не задумывается над самыми простыми и естественными вещами. Всего лишь минуту назад все было так просто — ей казалось, что, раз уж она приняла решение, никто и ничто не сможет ее удержать. Разве что конец света наступит — и вот...
— Я... я купаюсь, Олег, — произнесла она изменившимся голосом, — подожди...
— Купаешься? В шубе?! Открой дверь, Настя!
В его голосе была такая тревога, что Настя испугалась. Испугалась не за него, а за себя, потому что в своем единственном стремлении — лишить себя жизни — больше не могла даже думать ни о чем другом. В течение последних минут эта мысль была ее единственной и навязчивой, а потому она не почувствовала ничего, кроме злобы, растерянности и страха, услышав за стеной его голос.
— Я не открою, я... я купаюсь, Олег, — пробормотала она, уже не зная, что ей делать, — уходи!
Ванна заполнилась почти наполовину. Олег продолжал стучать в дверь — все настойчивее, и каждый удар отзывался чудовищной болью в голове. Настя зажала уши руками, но продолжала слышать, как он стучит.
— Прекрати... прекрати, Олег, — прошептала она и принялась лихорадочно вскрывать бумажный пакетик с лезвием. Пальцы не слушались, не сгибались... Наконец достав одну узкую серебряную полосу, она тут же выронила ее на пол.
— Настя! Открой! Открой сейчас же! — кричал за стеной Олег, но она его уже не слышала.