Пушкин, кружка, два ствола
Шрифт:
— Ну да. Логично, — вздохнул Сумароков. — Попробую на «Авито» антикварное зеркало поискать. Маленькое какое-нибудь, карманное. Ты не знаешь, как можно проверить подделку?
— Сунуть под нос упырю. Если отразился — тебе впаривают позорнейший новодел. Жень, ну почему опять эта вот ерунда?
— Какая?
— Вот эта. Почему мы разговариваем только о работе?
— Потому что это интересно? — предположил Сумароков. — Ладно, не будем о работе. А о чем ты хотела поговорить?
— Например, о тебе. Ты говорил, что учился в области. Почему там не остался?
— Ну почему не остался?
— А потом?
— А потом я арестовал депутата. И меня выперли обратно в деревню… Да шучу я, шучу, — заржал Сумароков, явно наслаждаясь вытянувшейся физиономией Дины. И тут же перестал смеяться. — Бабка у меня заболела. Рак. От операции отказалась. Упиралась, что в больнице ее насмерть зарежут, а дома и стены помогают. Я пытался переубедить, но… — поморщившись, Сумароков махнул рукой. — Сначала я только на выходные домой мотался, а потом понял: нет, не потяну. Надо или бабку бросать, или работу.
— А родители?
— Родители на машине разбились, когда я в пятом классе учился. У меня только тетка двоюродная где-то под Вологдой — понятия не имею, где именно. Сто лет уже не общались. И бабка. Была.
— Извини, — Дина плеснула виски в дурацкие коньячные бокалы. Сумароков оценил результат, долил до ста грамм и выпил содержимое ровно и просто, как воду.
— Я сначала думал, что ненадолго тут. Врачи бабке полгода давали… А она два прожила. За это время все связи в области отвалились, нормальные должности давно и прочно заняли. Ну я и подумал: а какая, собственно, разница? Карьеры я все равно не сделаю, а без карьеры… Без карьеры можно и тут поработать. Хотя бы нервы никто не мотает.
— Не скучно?
— Теперь нет. Живу, как в сказке.
— Чем дальше, тем страшнее?
— Не то слово. Насколько я помню схему, потом придется Кощеевы яйца искать. К такому жизнь меня не готовила. Ну вот, мы опять говорим о работе.
— Действительно… Ну и черт с ним. Тут нормальная музыка бывает? — завертела головой Дина.
— Нормальная — это какая?
— Танцевальная. И я не Верку Сердючку имею в виду.
— Сейчас.
Сумароков махнул официантке, что-то прошептал, и через несколько минут сипящий через динамики Стас Михайлов умолк. Девушка, склонившись над пультом, потыкала пальцем в невидимые переключатели, и над залом поплыл прозрачный голос Селин Дион. My heart will go o-o-on…
— Серьезно? — изумилась Дина. — «Титаник»?!
— Не придирайся. Она старалась, — Сумароков поднялся и протянул Дине руку. — Ну что? Пойдем?
Все еще офигевшая, Дина опустила ладонь на его запястье.
— Ну, пойдем…
В смутном полумраке зала Сумароков казался чужим и странным — высокая темная фигура с холодным чеканным лицом. Дина шагнула вперед, положила руку ему на плечо и тут же почувствовала, как твердая рука подхватывает ее под талию. Не было никакого топтания на месте, не было неуклюжих покачиваний. Сумароков повел легко и точно, и Дине оставалось только следовать за ним так же легко и естественно, как вдох следует за выдохом. В поле зрения мелькали другие пары, мерцающие гирлянды, старичок, склонившийся над своей бесконечной бутылкой. Но все это было просто фоном — осталось
Дина не заметила, когда закончилась музыка. Просто в какой-то момент поняла, что в зале тихо, а она стоит неподвижно, все еще прижавшись к Сумарокову и обхватив его за шею.
— Мы отвлеклись от работы? — склонившись, прошептал он. Совершенно неромантичный запах алкоголя и соленых огурцов разбил сказочное очарование момента, но Дине было плевать. Она медленно провела рукой по гладко выбритой щеке, и Сумароков, прикрыв глаза, потянулся за ладонью, словно огромный кот.
— Где ты научился так танцевать?
— Ну я же рассказывал — меня воспитывала бабушка. Я еще вальс умею. И медленный фокстрот.
— От женщин, наверное, отбоя нет?
— Я берег эти таланты для той самой, единственной, — томно закатил глаза Сумароков, но тут же, не выдержав, фыркнул — и притянул Дину к себе совершенно не танцевальным движением. — Тебе не кажется, что тут слишком душно?
Они вывалились в пронзительную свежесть осенней ночи, обнявшись и хихикая, как парочка нетрезвых подростков. То ли алкоголь так действовал на Дину, то ли сияющая, медово-лаковая луна, но почему-то ей казалось забавным повисать на Сумарокове, прижимаясь к нему всем телом. Забавным. И очень приятным.
— Ты посмотри, какие тут яркие звезды, — Дина запрокинула голову к небу. — В городе звезд почти не видно…
— Еще один плюс жизни в деревне. У тебя всегда есть звездное небо. Нормальный вискарь не всегда, а неба — навалом, — Сумароков наклонился, его светлые, мягко мерцающие в лунном свете глаза оказались совсем рядом. Дина видела теплые рыжие крапинки на холодном серебре радужки.
— Вискарь можно и из города привезти…
— Ценю конструктивный подход, — Сумароков поцеловал ее в нос, потом в скулу, в подбородок… Короткие, легкие поцелуи скользили по коже, как облетающие с ветвей лепестки. Дина, блаженно улыбаясь, подставляла лицо и шею, а в небе плыла, покачиваясь, тяжелая медная луна.
— Женька… — прошептала Дина и остановилась, не зная, что говорить дальше. Но говорить было и не нужно — Сумароков поцеловал ее уже всерьез, и Дина провалилась в этот поцелуй, как в черное звездное небо. Она чувствовала, как большие горячие руки гладят ее по плечам, по бокам, по спине, забираются под куртку… — Стой… — хрипло выдохнула Дина. — Стой.
— Что? — Сумароков медленно отстранился. Дыхание у него стало тяжелым и глубоким, зрачки расширились, залив темнотой серебряную радужку. — Что не так?
— Дети.
— Что?!
— Дети. Тут могут быть чертовы дети.
— Откуда тут дети?
— А на пустыре откуда?! Вездесущие маленькие засранцы, — Дина провела языком по горящим от поцелуев губам. — Мы не должны забывать о моральном облике учителя.
— Какой ужас, — ухмыльнулся Сумароков. — Может, родители на тебя накатают заяву?
— И принесут тебе.
— Пускай несут, — легко согласился Сумароков. — Мы же не только аморальные, мы еще и коррумпированные!
Быстро поцеловав Дину в нос, он подхватил ее на руки и уверенно зашагал к машине.