Пустой мир 3. Короны королей
Шрифт:
— Вы говорили вещи, которые мне было тяжело слышать, и приближали к себе людей, которые не вызывали у меня ничего, кроме злости, — так же честно ответил карийский барон, — но отец с детства учил меня, что служба королю это святая обязанность феодала, и ничто, кроме смерти, не может помешать ему исполнить свой долг.
— Рад это слышать, — кивнул Дэлай, но его прервал звук открывающихся дверей. В зал вошел распорядитель церемонии. Граф Фларский замолчал, выжидающе глядя на нового посетителя.
— Все готово для начала церемонии, ожидают только вас, — поклонившись, сообщил служитель протокола.
— Уже? Хорошо. Дайте мне еще пару минут, — заволновавшись, кивнул будущий король. — Мне еще необходимо подготовиться…
—
Как только он вышел, а за его спиной створки дверей снова сомкнулись, Дэлай тяжело вздохнул и вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот.
— Святое Небо! Это необычайно волнительно, — пояснил он своему собеседнику. — Я так долго шел к этому моменту, что сейчас чувствую, будто это самый важный день в моей жизни. Абсолютно выбивает из колеи… Так вот, друг мой, у нас есть веские причины подозревать, что Эдвард готовится потребовать престол королевства себе. Видят Небеса, я всей душой хотел бы ошибиться, но…
— Ваше Величество! — карийской барон, как не старался, не смог сдержать негодования. — Я разговаривал с тристанским феодалом сразу же после казни Вассария! Он знает, что вы подозреваете его в этом! Доказательств у него нет, но эти подозрения для него слишком болезненны, чтобы не обращать на них внимания. Может быть, ему успел что-то рассказать гельский граф или кто-то еще раньше, я не знаю, но для барона это уже не секрет! И ему не нужен рейнсвальдский престол, клянусь всем, что для меня свято! Он никогда и не помышлял о нем, значения для него имеет только Респир! Как только война здесь будет закончена, он покинет королевство!
— Это он вам так сказал? — Дэлай даже отступил на шаг, впечатленный эмоциональностью своего собеседника, но пламенная речь дерзкого мальчишки только лишний раз подтвердила, что Квенти предан и безоговорочно верит тристанцу. — А он вам говорил про то, что уже сейчас его эмиссары устанавливают контроль над гористарским феодом? Что именно он организовал переворот в Остезейском Союзе? И это уже не домыслы Вассария, это мне сообщил сам новый остезейский лорд, которого так же пугает усиливающееся влияние Тристана, за время войны приобретшее небывалый размах. Что сейчас в его руках находятся дочери гористарской графини, последние по праву крови, имеющие возможность передать своему мужу не только титул Гористарского графа, но и тоскарийский в придачу. Потому что тоскарийский граф и его признанный бастард, который мог стать его преемником, были зверски убиты. Имя убийцы до сих пор не известно, но активизировавшиеся действия тристанской армии на том фронте и так говорят яснее ясного. Уже сейчас Эдвард за нашими спинами смог взять под контроль несколько крупнейших феодов, вместе с ними получив рычаги влияния и на их прежних союзников. Не слишком ли много власти для человека, решившего покинуть Рейнсвальд?
— Но… — Квенти чувствовал, как его тянут в разные стороны клятвы верности, данные двум людям, вдруг оказавшимся по разные стороны одного лагеря. И все же, даже он не мог не признать, что положение тристанского барона выглядит слишком двояким, чтобы что-то можно было утверждать без сомнений, в отличие от слов будущего короля, противопоставлявшего домыслам твердые факты. Карийский барон судорожно кивнул головой, — я уже обещал тристанскому барону, что приду к нему на помощь, если это действительно потребуется…
— Вот как, — вздохнул Дэлай. — Ничего удивительного нет в том, что он просил вас о подобном, но я рад, что вы сказали об этом прямо. Тогда ответьте прямо сейчас на мой вопрос. Если Эдвард Тристанский объявит о своих претензиях на престол, на чьей стороне выступит Карийский баронат?
— Гражданская война? Снова? — Квенти
— Я искренне надеюсь, что до этого дело не дойдет, — вздохнул Дэлай, — но я никому без боя не отдам престол, который получил с таким трудом. Поэтому скажите мне, кого вы поддержите, если все это безумие начнется снова?
— Если Эдвард Тристанский напрямую потребует корону Рейнсвальда, это невозможно будет рассматривать иначе, как измену, — ответил Квенти, — однако если вы, Ваше Величество, ударите по тристанским войскам первым, я останусь верным тому слову, которое дал Эдварду. Прошу простить меня за такие слова, но для короля Рейнсвальда недостойно судить своих подданных по одним лишь подозрениям.
— Я вижу, что ваш отец действительно воспитал достойного преемника, — согласился Дэлай. — Я подумаю над тем, что вы сейчас сказали. А пока возвращайтесь к своей сестре, она, наверное, уже волнуется. А меня ждет престол королевства Рейнсвальд. Вы ведь рады такому исходу войны, в которой погиб ваш отец?
— Искренне рад, Ваше Величество, хоть гибель отца и омрачает эту радость, — поклонился карийский барон, прежде чем покинуть будущего короля и вернуться в общий зал, где нетерпение собравшихся феодалов уже подходило к критической точке. Неодобрительный гул собравшихся в одном месте благородных людей свидетельствовал о том, что церемония должна была давно начаться, а нарушать протокол не пристало даже королю.
Найдя глазами среди остальных гостей цвета родного феода, Квенти увидел и Тимью, что-то вполголоса обсуждавшую с карийским вассалом, но радостно замахавшую ему рукой, когда заметила его приближение.
— Квенти! Ой, господин барон, — улыбнулась она, вспомнив, что сейчас находится на людях, и обращаться к своему брату следует более уважительно, как к своему сюзерену. — Вы задержались у Его Величества. Обсуждали что-то важное?
— Не думай об этом, — отрицательно покачал головой Квенти. — Ничего настолько серьезного, чтобы тебе следовало об этом беспокоиться. Его Величество обеспокоен тем, что наш общий друг, тристанский барон, вероятно, так и не успеет прибыть на церемонию…
— Смотри, вот они! — обрадованно выдохнула Тимья, когда центральные двери королевского зала раскрылись, впуская парадный караул королевской стражи под льющиеся сверху звуки торжественной мелодии. Четыре десятка гвардейцев, вооруженных церемониальными винтовками, в позолоченных и украшенных резьбой доспехах торжественным медленным шагом шли по красной дорожке, и через каждые десять метров последняя пара останавливалась, разворачиваясь лицом друг к другу и замирала в почетном карауле. Разговоры моментально стихли, люди с замиранием сердца смотрели на гвардейцев в тяжелых, казавшихся громоздкими из-за большого количества украшений, доспехах, медленно печатающих каждый шаг.
Как только последняя пара гвардейцев остановилась у первой ступени, ведущей к трону, музыка стихла, а центральное освещение было погашено. Теперь в огромном зале горели только маленькие лампочки, подсвечивавшие барельефные изображения и росписи на стенах и потолке и стало так тихо, как будто все присутствующие одновременно задержали дыхание. Через мгновение торжественная музыка зазвучала снова, и в зал вошел старший кардинал, высший представитель церкви Неба в Рейнсвальде, в сопровождении свиты служителей культа, несших метровые толстые свечи, чьи настоящие огоньки, моргая и чадя тонкими ниточками ароматного дыма, покачивались при каждом новом шаге. А за ними шел еще один лейб-гвардеец, державший на бархатной подушке корону Рейнсвальда. Истинную корону, редко когда покидавшую свое хранилище, а не облегченную копию, которую надевал король во время торжественных встреч и официальных визитов.