Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния
Шрифт:
— Но ведь к Вальке сейчас придет Рауль!
— Твое дело увести... — серьезно смотрела на меня бабка.
— Конечно, я уведу, — согласилась я, тоже вдруг начиная дрожать. — А вы-то как тут одна? Давайте я уведу Вальку, а сама вернусь!
— И я могу остаться, — подал голос Леонид Сергеевич.
— Он кто тебе? — бросила на меня быстрый взгляд баба Тося. — Не родня какая? — Я отрицательно покачала головой. — Асам-то мужик хороший?
— Вы можете на меня положиться, — сказал Леонид Сергеевич, и я машинально кивнула. Конечно, на него можно положиться, но что-то слишком уж много вокруг всяких
— Ну, буди Валентину, — распорядилась бабка. — Скажешь, что надо сейчас к тебе пойти, а после я ей сама объясню. А ты, как тебя...
— Леня, — назвался этот универсальный человек, на все случаи жизни.
— Ты, Леня, сперва в Валькиной комнате посидишь, покуда я с гостем переговорю. И вовсе тебе не надо высовываться, если не позову. Ну а когда позову, тогда сам увидишь...
— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий! — Леонид Сергеевич вытянулся в струнку, поднес ладонь к виску и щелкнул каблуками.
— В военной службе служил? — с интересом спросила бабка.
— В молодости. Младший лейтенант запаса! — представился он.
— Ну-ну... То-то я и гляжу... — задумчиво закивала бабка.
— Баба Тося сама лейтенант, — вспомнила я школьный сбор, когда мы с Валькой учились в четвертом классе. — Она воевала во время Великой Отечественной войны.
— Тогда все в порядке, — серьезно сказал Леонид Сергеевич. — Если так, то мы победим!
А мне не осталось ничего другого, как идти будить Вальку.
14
Этот момент был самым главным для Нюты за последние два года — когда она переступит родной порог. Какой-то мордастый мужик с едва не лопающимися от жира щеками обнял ее за плечи и подтолкнул в раскрытую дверь. И она оказалась в передней своей квартиры! Вот здесь раньше стояла вешалка, а под ней — еще одна, детская, на которой висело Нютино разноцветное пальтишко и капор с длинной кисточкой, как у Буратино. Тогда еще были живы папа и мама, позднее разбившиеся на машине, а бабушка не только вела хозяйство, но и много занималась маленькой Нютой. Вся их семья жила в то время весело, со вкусом, с размахом. Сил хватало на все: и на особую детскую вешалку, и на то, чтобы ярко одеть ребенка. Вот тогда и было оно, счастье...
— Ты что, не слышишь? — встряхнул ее за плечи мордастый мужик. — Сколько тебе лет?
— Двадцать пять, — тихо отозвалась Нюта.
— Опаньки! А я думал, пятнадцать. Уж испугался, что угораздило с малолеткой связаться... Ну, проходи вперед, что ты застряла на пороге!
Пятнадцать... Когда Нюте было пятнадцать, они уже жили с бабушкой одни. Яркость и счастье забылись, пришлось стать скромными во всех отношениях: в чувствах, в запросах, в том, что касается быта. Теперь им всего не хватало: ни денег, ни сил, ни радости. И все же этот период жизни тоже дорог сердцу. Тогда в передней были поклеены простенькие светло-зеленые обои; вон в том углу висело зеркало, а под ним — календарь. На одной паркетине Нюта прожгла кислотой дырочку, когда пыталась повторить дома школьный химический опыт. Вот она, эта дырочка! Если скосить глаза в сторону порога, ее видно!
— Да ты чего, контуженная? На какой войне? Если ты так работать будешь, я тебя отдам назад твоему дружку! Бомжу Леньке! Мне тут сонные мухи не нужны!
— Я буду хорошо работать, —
И вот наконец родная комната, куда втолкнул ее сопровождающий. Здесь все они собирались вечером вместе: папа, мама, бабушка и Нюта. Побыть друг с другом, посмотреть телевизор. Когда в дом приходили гости, их тоже принимали в этой комнате. Теперь здесь стояли четыре ножных швейных машины и стол, заваленный материей. Угол занимала охапка стоймя поставленных свертков — нечто вроде поролона, вероятно, вшиваемого для тепла в одеяла. За машинами сидели четыре швеи: две кореянки, одна смуглолицая, с пышными черными волосами, и одна блондинка, с виду совсем молоденькая.
— Живы, лапоньки? — спросил толстомордый мужик, который привел Нюту. — Как трудовые успехи, все тип-топ? А я вам помощницу привел, вот знакомьтесь!
Девушки, как одна, уставились на Нюту. Потом смуглолицая с пышными черными волосами чуть флегматично спросила:
— А она сможет ножницы в руках удержать?
— Не понял...
— Я говорю, у нее хватит сил держать ножницы? Откуда ты ее взял — из концлагеря?
— Где взял, там больше нету!
— Конечно. Таких и есть одна на всю Москву.
— Не остри, задира! Тоже мне — красавица южная, никому не нужная!.. Сама наела задницу, скоро шорты лопнут!
— Лопнут — зашью! А вот куда пятую машину ставить, здесь же места нет!
— Не будет пока пятой машины, — по-хозяйски сказал толстомордый мужик. — Мы решили определить Анюту на раскройку ткани. Вы все, лапоньки, будете продуктивней работать, если она будет для вас кроить! Усекли?
— Значит, ее Анютой зовут? — спросила молодая девчонка. — Очень приятно — я Лерка!
— А я Наташа, — лениво представилась черноволосая.
— Я Лиля, — заулыбалась одна из кореянок, показав мелкие жемчужные зубы и розовые десны.
— Ульяна, — закивала головой другая.
— У вас русские имена... — сказала Нюта, чтобы хоть что-то сказать — уж слишком долго она молчала.
— Нет, не русськие, — потрясла головой Лиля. — На самом деле меня зовут Ли-хва-чжун. А ее — Ху-чта-ён. Мы приехали из Кореи, — сочла она нужным пояснить.
— А я из Абхазии...
— А я из неблагополучной семьи, — подскочила на месте Лерка, чикая в воздухе ножницами.
— Вот видишь, Анюта, — усмехнулся толстомордый Игорь. — У нас тут сборная солянка, с миру по нитке. Ну, знакомьтесь тут, а я пошел пожрать. Лилька, ты готовила?..
Ли-хва-чжун проворно выскочила из-за машины и понеслась в кухню, на ходу приговаривая что-то своим мяукающим голоском. Толстый Игорь потопал вслед.
После их ухода девчонки продолжали рассматривать Нюту, но ее собственные мысли были от них далеко. Ее мысли облетали квартиру, гладили стены, вещи, рождали воспоминания. Это большая комната, а за стеной спальня — наверное, она так и осталась спальней, там спят девчонки. И для нее поставят раскладушку либо хоть бросят на пол матрас. За последние два года Нюта привыкла спать на матрасе... Подумать только, сегодня она будет ночевать в своей собственной спальне, где столько перечувствовано, столько пересмотрено детских и девичьих снов, столько мечтаний представлено себе в виде встающих перед глазами картинок!