Путь к отцу

Петров Александр

— Служба наша тебе понравилась?

— Да, впечатляет. Если бы я как режиссер ставил этот спектакль, то использовал бы именно ваши приемы.

— Режиссер этого таинства — Сам Господь Бог. Это Он Духом Святым дает Церкви правила поведения. И чем меньше в таинствах человеческого, тем лучше.

— Вот только... Я себя чувствовал чужим.

— Это твой враг не пускает тебя к Богу.

— Какой враг? Как это не пускает? — слишком громко для этой кельи воскликнул Виктор.

— Ты хочешь увидеть своего врага? — старец говорил тем тише, чем более распалялся собеседник.

— Я за этим к вам и пришел. Мне надоела

вся эта ваша напускная мистика. Если у меня есть враг, то я должен его знать. Иначе как мне с ним бороться?

— Ладно, попробую тебе помочь. Присядь пока на стул, — он повернулся к иконам и стал монотонно что-то проговаривать.

Среди множества малопонятных слов Виктор расслышал только после «мне»: «немощному», «ничтожеству», «грешной земле». «За что он так себя-то?» — успел подумать Виктор, вдруг его обдал сильный жар, и он впал в бесчувствие...

...Сквозь улетающие вдаль тающие тени он расслышал голос старика:

— Что, сынок, сильно испугался? — рука старца лежала на его пылающей голове.

— Так эта черная образина и есть мой враг? — услышал Виктор собственный голос как бы издалека.

— Он самый, — чересчур спокойно ответил старик.

— А эта пропасть, в которой кричат миллиарды людей?.. — снова услышал он свой сдавленный шепот.

— …То самое место, в которое он тебя заманивает.

— А почему это чудовище с таким страхом от вас убежало?

— Боится оружия, которое дал мне Господь.

— И что это за оружие такое?

— Самое мощное. А называется оно смирение.

— Так просто?

— Просто... И вместе с тем очень сложно, — вздохнул старик. — Это наука из наук. Вот уже больше полувека я, грешный, обучаюсь этой науке, а все еще младенец в ней. Когда начинал, не представлял даже, сколько во мне гордыни, как трудно будет ее выдирать из души. И если бы не помощь Господа, погиб уж давно... Да ты видел одного из малых врагов, а когда начинаешь его прогонять, на смену этому враги покрепче приходят. И тогда, если не смиришься до конца, не отдашься полностью на волю Божию — погубят. Так что просто — только на словах.

— А что, воевать с ними обязательно?

— Нет, конечно. Можно сдаться в плен, и тогда попадешь туда, где кричат. Так поступает большинство людей. Врагам только этого и надо. Страдания грешников в аду — это их пища, а аппетит у них отменный.

— Так что же получается, мой талант — дело его рук? Этой черной образины? Он, так сказать, мой вдохновитель? Я-то думал, что это — искра Божья.

— Враг сам ничего не может созидать, он — вор и лжец. Его ложь паразитирует на делах человеческих, обращая их во зло. Как только смирение подменяется гордыней, любовь — тщеславием или жадностью, так благое дело превращается в злое.

— То есть опять все возвращается к смирению?

— Да.

— Как мне научиться этой науке?

— Для начала в мыслях о себе замени слово «гений» на «ничтожество». Потом искренне поверь в это.

— А вот это, я думаю, будет сложно, отец Рафаил! Я ведь цену себе знаю.

— Еще нет. Вот когда ты поймешь, что все хорошее в тебе — от Бога, а все плохое — твое собственное, вот тогда и оценишь себя правильно.

— Значит, я — ничтожество? Но тогда разве я смогу вообще что-нибудь делать? Я уж не говорю — творить что-нибудь качественное. Если я — ничтожество, то и мои произведения будут ничем.

— Нет, наоборот. Созидает, творит

только Господь. Человек является как бы Его руками, инструментом, и чем меньше человек своей гордыней мешает Творцу, тем совершеннее получаются творения. Смиренно позволь Богу творить твоими руками, и Он, используя в полной мере данные Им тебе таланты, приумножит их и усовершенствует...

Когда Виктор зашел в келью, Олег шепотом читал книгу, стоя лицом к иконам. Виктор повернул к себе обложку книги: «Молитвослов для мирян». Нет, он уже ничему не удивлялся, только хотел поделиться с другом происшедшим с ним невероятным событием. Усадил друга напротив и после драматической паузы громким шепотом спросил:

— Ты знаешь, где я сейчас побывал?

— В гостях у старца Рафаила.

— В аду!

— Это образно, что ли?

— Какое там образно... Натурально. Я как бы отделился от своего тела и взглянул на мир другими глазами, духовными. Сначала увидел, как на мне, то есть на той моей части, от которой отделилась моя душа...

— Наверное, отделился дух — твоя вечная, Богом данная сущность. А тело с душой остались как бы в нашем измерении.

— Может быть, не знаю. Только на том, что осталось здесь, сидело такое мерзкое черное существо... Сначала оно хотело следовать за моим духом, но старец отогнал его, как он сказал, силой смирения. Старец взял меня за руку, и мы понеслись куда-то вниз, словно в пропасть. С каждым мигом становилось все темнее и страшнее. А когда остановились на краю пропасти, мне стало совсем плохо, но старец положил руку на мой лоб — и я стал видеть все вокруг. Так вот, там в бездне пропасти среди гудящих, ревущих языков огня я увидел множество людей. Миллионы, может быть, миллиарды!.. Они... нет, не плакали, не рыдали, а именно вопили!.. Ужасно! Над этими несчастными носились черные демоны и смеялись... просто выли от черной злобной радости. От этого места шли какие-то мрачные, тоскливые, безысходные излучения злобы. Если бы старец хоть на минуту оторвал от моего лба руку, я, наверное, сошел бы с ума. Моментально сам бы туда свалился, в эту огненную пучину...

Виктора сотрясал ужас, с его перекошенного лица пот лил ручьем. Олег положил руку на плечо друга, тот благодарно кивнул.

— Затем стремительно, но ярко передо мной развернулись как бы панорамные картины. Они буквально впечатывались в мое сознание. В это время словно пелена упала с моих глаз, и я видел все, что вижу обычно, но только в живом истинном свете.

Видел я маленьких детей со злыми глазами, завтрашних убийц, и сразу за этим ужасные злодеяния, которые они совершат, нет, уже совершали. То есть их будущее жило уже в настоящем, как путь, который они выбрали в младенчестве.

Видел я прекрасных девушек с добрыми глазами, веселых и отзывчивых. Но льстивые красавчики с черными сердцами заманивали их в пропасть сладкими картинками мечтаний — и они увлекались этой ложью и падали в пропасть, где их принимали в объятия уродливые создания. Они при этом так вопили! Девушки от ужаса, а эти... ловцы — от злобного восторга.

Видел я солдат, шедших защищать свою Родину, свою деревню, но в первом же бою обезумевших от крови и превратившихся в зверей, с упоением злобной мести рвущих врагов на части. И океаны крови с едкими испарениями, над которыми носились черно-красные жирные жабы с крыльями, жадно вдыхавшие эти испарения, пожирая их как пищу.