Путь Лоботряса
Шрифт:
Начались конкурсы, по человеку от бригады. Так как бригад было шесть, и не так много народу в каждой, отсидеться не удавалось никому. Мне досталось соревнование, взбесившее меня до самых печенок.
Тимонин выдал нам по удочке, на лески которых были нацеплены яблоки. Крупный, незрелый, дубовый Антон, который и так-то грызть не захочешь. Вгрызться в яблоко не удавалось, вокруг стоял хохот. Так и подмывало запустить эту удочку в какую-нибудь смеющуюся рожу. Но особенно я ненавидел в эту минуту неподатливое яблоко.
Видимо, эта зверская ненависть была написана на моем лице крупным планом. Зрители бушевали. Съел я яблоко только вторым, но под общие аплодисменты Тимонин вручил приз мне. Он объявил, что победитель -
Мой приз состоял в пачке вафель, я без сожаления передал их в фонд бригады. Главный же из призов возвышался на столе прямо напротив Тимонина. Шампанское. За него надо было занять первое место в шуточном номере силами всей бригады. И вот тут, не знаю как кого, но меня удивил Катков.
Я и не подозревал в этом человеке других качеств, кроме умения хорошо работать и руководить бригадой. Был он невозмутим, серьезен, никогда не шутил, а тем более напевал, вообще говорил мало. Маленькая деталь: при первой встрече мне он представился как "Юрий", и до самого конца лета я так ни разу и не назвал его просто Юра. В общем, что-то вроде армейского старшины.
И вдруг этот самый Катков, не моргнув глазом, заявляет: "Изображаем бабу Ягу". Серик сбегал и добыл юбку. Юрка быстро и сжато изложил нам сценарий. Скоренько прорепетировали, времени было мало. Раза три он заставил нас пропеть припев финальной песни (куплет пела баба Яга - то есть сам наш строгий бригадир). Переоделись. Мы были пираты: Красный живот, Коловорот и пр. Ребята навязали какие-то тряпки на головы, Коля Морозов разделся по пояс. Относительно меня Катков потребовал только кепки. Моя знаменитая потрепанная кепка прошла со мной все три стройотряда. Нахлобучил я ее конечно "по-уркагански".
Вошли цепочкой, каждый по очереди сцапал со стола по бутылке, сели в кружок на полу. Стали изображать в воздухе игру в карты. Зрители вежливо подхихикивали, но ждали, чего же мы все-таки хотим. И вдруг сразу дружный гогот. Можно было не поднимать головы, и так всё было предельно ясно - в зал вошла баба. Баба яга. Но я все-таки глянул.
Изящная коричневая юбочка, под ней - здоровые волосатые ноги и корявые башмаки. Выше - желтая футболка, сильно оттопыренная шарами скомканных газет, причем слева больше, а справа меньше. И платочек, завязанный узко-узко. А из него торчат пышные коричневые усы.
По сути - номер был сделан. Разговор, якобы по телефону, Красного Живота с Ягой трудно разобрать, с мест неслись смешки и выкрики. Напрасно Коля Морозов в такт разговору поддергивал голым животом, добавить к хохоту что-то еще было трудновато.
Но не в этом заключался весь фокус! По заказу бабы Яги пираты должны были добыть для нее "мальчика", то есть притащить кого-то из зрителей. И был сделан безошибочный выбор - мастер Олег. Тиньков Олег Васильевич, сотрудник 50 кафедры, стоял в штабе особняком. Все знали, что ему можно, как говорится, "навешать лапши на уши". Говоря проще, его не шибко волновали производственные отрядовские дела, он выполнял их без ажиотажа и фанатизма. Лишь бы побыстрее сделать и забыть. И чем дальше, тем больше среди бойцов ходили сплетни, о его кажущейся тупости и недалекости.
Поэтому, когда мы, обежав столы, с воплями выволокли солидного массивного Олега пред очи Яги, публика вопила уже не от потехи, а от восторга. Конкин громогласно высказал среди шума: "Опять Каткову шампанское".
Это было верное замечание. После нас вышли еще одни пираты : Шкаф, Трутнев, Карась и другие. Разодеты они были гораздо живописнее: тельняшки, пестрые платки, черные повязки. Шкаф нес разрисованную четвертную бутылищу. Ту самую бутыль из-под самогона, из-за которого Карась чуть не посыпался из отряда. Воспоминание было свежее, хохотали не меньше. И спели они гораздо лучше
Потом бригада ушла на свои места, Карась с гитарой остался. Спел "Если друг оказался вдруг". Но уже развернулось веселье и, с благословения Ряузова, следующей была песня про "столб с высоким напряженьем". После этого, еще парочку подобных. Банкет въехал в свое законное русло, но мы потихоньку отошли, унося шампанское.
Уединенный Воскресенский отряд представлял собой тот редкий случай, когда агитбригада использовалась преимущественно для внутреннего потребления. Камаз и тем более БАМ организовывали агитбригады для представительских задач. Это была одна из статей отчета отрядного комиссара. Как уж отчитывался на Камазе Гена Снисаренко, не имею данных. Могу предположить, что где-то провели разрешение на организацию общей агитбригады от всех трех "Камовских" отрядов сразу. И тем избавили Гену от хлопот, а Васю от нерационального применения рабочей силы. Допускаю даже, что это стоило каких-то дополнительных выплат в фонд Победы (был юбилейный 1975 год) или отчислений "за того парня". В нашей Формике "тем парнем" состоял - мы за это голосовали - Лукьянов, давший имя улице Лукьянова. Но кто знает, может быть, были и другие "парни". По крайней мере, шуток у нас между собой на этот предмет было множество. Если ничего нельзя было сделать - оставалось шутить.
А вот на БАМе агитбригада должна была быть в обязательном порядке, и она была. Иначе комиссару Мише Латыпову вряд ли удалось бы провести в полном блеске свою отчетность. (Я слышал, на него вообще была возложена отчетность перед верхними штабами. По крайней мере, он вечно сидел с какими-то бумагами, а на путях, стройке и в карьере не побывал ни разу.)
По чистой случайности мне пришлось один раз почти присутствовать при коллективном написании сценария будущего выступления агитбригады. В своё ночное дежурство. Я забыл упомянуть, что и на Камазе и на БАМе на каждую ночь назначались по два бойца. Они должны были оберегать лагерь, а на БАМе еще под утро заправлять водой рукомойники. Есть рассказы студентов из других ВУЗов, что у них за такую ночь полагалось спать днем, у кого - весь день, у кого - до обеда. В МИХМовских отрядах дежурный после ночи без вопросов выходил на работу.
Вот таким дежурным и сидел я в уголке столовой, а агитбригадчики кучковались за крайним обеденным столом. Заправлял Зейгерман. Он, судя по манерам, был единственным профессиональным агитбригадовцем. К тому же, по договоренности с командиром, скоро собирался уезжать. Поэтому гнал, торопил, осаживал посторонние разговоры. И вел запись с редактурой. Остальные выкидывали в воздух варианты сценок, реплик, а что попадало на бумагу, знал один Саня. Активно сочиняли - Бубликова, Маслов, Козловский. Юрка Трахман больше помалкивал. Костромов бурчал и дулся. А если и высказывался, то с такой презрительной интонацией непонятого мастера, что все молча дожидались, пока он договорит, и как ни в чем не бывало, продолжали.
Насколько я понял, Кострома стоял за то, чтобы не париться, а взять уже известные номера и на этом успокоиться. По-моему Трахман в чем-то был с ним согласен. Остальные хотели сотворить что-то свое. Через неделю, когда агитбригадчики делали предфестивальную прокатку своего творения перед отрядом, итог обозначился сам собой. Кострома вышел из агитбригады, Трахман был задействован минимально: развертывание титров-плакатов и маленький эпизодик.
Зато появились новые лица: Леха Леонов, Гаврош и Ван. Ван держался неплохо, не усердствовал, сохранил присущую ему в жизни иронию. А вот большой театрал Леонов (он любил вести разговоры о театре) вообразил себя актером. Он дергался, выкрикивал, строил разные гримасы. Наверное, хотел каким-то образом вызвать смех.