Путь Моргана
Шрифт:
Лейтенант Джордж Джонстоун, который заменил на посту адъютанта губернатора лейтенанта Кинга, отбывшего на остров Норфолк, вышел вперед и объявил, что казнь Лоуэлла и Холла откладывается на двадцать четыре часа. Каторжникам велели разойтись. Урок Филлипа не пошел впрок: воры продолжали красть, а порядочные люди — удерживаться от соблазна. Единственный результат казни — воров стало на одного меньше.
Покидая поляну, Ричард бросил взгляд на толпу каторжников и вдруг заметил в ней алые страусовые перья на лихо заломленной черной шляпе. Он застыл как пораженный громом. Лиззи Лок! Это она! Ее доставили в колонию вместе с обожаемой шляпой, которая, судя по всему, преспокойно перенесла плавание. Подходить
На следующее утро каторжников опять собрали под проливным дождем, только чтобы известить, что его превосходительство губернатор помиловал Лоуэлла и Холла и решил заменить казнь изгнанием, место для которого еще предстояло выбрать. Однако, добавил лейтенант Джордж Джонстоун угрожающим тоном, его превосходительство всерьез подумывает о том, чтобы увезти всех непокорных к берегам Новой Зеландии и оставить там на съедение каннибалам. Когда «Запас» вернется из плавания, преступников доставят в Новую Зеландию, и это не пустые угрозы! А тем временем будущих изгнанников прикуют цепями к скале близ бухты, уже получившей прозвище Кишка, и посадят на урезанный на три четверти хлебный паек. Но ни Кишка, ни реальная угроза со стороны каннибалов не помогли прекратить воровство в лагере.
Если каторжники крали преимущественно еду, то пехотинцы предпочитали ром и женщин. Виновным назначали от пятидесяти до ста пятидесяти ударов плетью, хотя палач усердствовал не так, как в тех случаях, когда наказывал каторжников, что было вполне понятно. Пристрастие пехотинцев к спиртному и разврату объяснялось тем, что они не голодали: порции, выдаваемые им, неизменно были больше тех, что доставались каторжникам. И это тоже ни у кого не вызывало недоумения.
И туземцы мало-помалу осмелели и принялись воровать развешанную для провяливания рыбу, заступы, лопаты и те немногие овощи, которые выросли на плодородном островке в восточной части бухты, где строили обширную губернаторскую ферму в надежде, что к сентябрю здесь удастся посеять пшеницу. Но еще никто не знал, приживется ли пшеница на здешней почве. Однажды на отряд, посланный за камышом для крыш к заливу близ Садового острова, напали туземцы. Одного колониста ранили, двоих убили. При осмотре болотистого истока ручья обнаружили несколько скелетов огромных ящериц — свидетельство тому, что туземцы вовсе не глупы и знают, как отравить воду.
Поселение быстро разрасталось, с каждым днем охранять сто становилось труднее. В соседнем лесу было найдено дерево, которое сэр Джозеф Бэнкс назвал казуариной и признал, что у него очень податливая древесина. Однако казуарины росли довольно далеко от лагеря, на берегах болота, откуда брал начало ручей, а милей дальше от берега обнаружилась превосходная глина для изготовления кирпичей. В глубь материка то и дело отправлялись экспедиции, которые тоже требовалось охранять. Мало того, с каждым днем туземцы совершали все более дерзкие вылазки. Ружейные выстрелы их не пугали — похоже, они поняли, что чужакам запрещено убивать их.
Губернатор Филлип отправился осматривать еще один залив к северу от Порт-Джексона, названный Брокен-Бей, и вернулся разочарованный: залив был пригоден для кораблей, но почва на его берегах оказалась сухой и бесплодной. Видимо, разрабатывая план экспедиции, чиновники министерства внутренних дел в блаженном неведении полагали, что семена непременно прорастут, в какую бы почву они ни попали, что отличная древесина, пригодная для любых целей, есть повсюду, что поголовье скота должно расти в геометрической прогрессии и что через какой-нибудь год колония в Новом Южном Уэльсе сможет прокормить своих обитателей. Поэтому ни министерству, ни адмиралтейству, ни подрядчикам не пришло в голову погрузить на корабли припасы в таком количестве, чтобы их хватило самое
За два месяца, проведенных в бухте, получившей название Сидней-Коув, всем стало ясно, что эта земля сурова и безжалостна к чужакам. Она была могучей, древней и чужой, на ней люди могли лишь бороться за выживание, но не процветать. Туземцы, сущие дикари, по мнению англичан, служили доказательством тому, что обещает им Новый Южный Уэльс — страдания и нищету.
В конце марта грозы налетали на бухту одна за другой, влажная жара стала нестерпимой. Колонисты, у которых были шляпы, превратили их в подобие головных уборов янки, отогнув вниз поля. Треуголка Ричарда меж тем сохранила прежний вид, поскольку он работал под навесом и обладал драгоценной соломенной матросской шляпой, а еще потому, что на воскресную церковную службу ему нравилось являться принаряженным. Бристольские привычки оказались живучими.
Воскресные службы проводили где придется, но в то воскресенье, двадцать третьего марта, в день третьей годовщины суда над Ричардом в Глостере, она состоялась близ лагеря холостых пехотинцев, возле горы каменных глыб, на которых разместились прихожане. Преподобный Ричард Джонсон именем Господа призвал их обуздать постыдные желания и присоединиться к рядам тех, кто уже успел сочетаться браком.
Наставленный таким образом на путь истинный, Ричард хотел помолиться и достичь просветления, и все же молитва не помогла. В ответ на нее Бог послал ему Стивена Донована, который поприветствовал Ричарда и зашагал рядом с ним по берегу бухты.
— Плохи дела, да? — спросил Донован, нарушив молчание, когда они присели на камень в пяти футах от плещущей о берег воды. — Я слышал, понадобились шесть человек и целая неделя, чтобы выкорчевать всего один пень на будущем поле. Губернатор решил вспахать его вручную, опасаясь за плуг.
— А это, в свою очередь, означает, что недалек тот день, когда я останусь голодным, — откликнулся Ричард, снимая свой лучший сюртук и растягиваясь под деревом. — Здесь не найдешь даже густой тени!
— И жизнь слишком тяжела. И все-таки, — продолжал Донован, сгребая ногой палую листву, — она когда-нибудь изменится к лучшему. Как в любом новом деле, главное — продержаться первые полгода. Рано или поздно замечаешь, что уже ко всему притерпелся, а может, просто привык. Не одно я знаю точно: создавая эту землю, Бог добивался, чтобы она не была похожей на нашу родину. — Он понизил голос. — Здесь выживут только люди, обладающие сильной волей, и среди выживших будешь ты.
— Это уж точно, мистер Донован. Если я выжил на «Церере» и «Александере», то не пропаду и тут. Я не отчаиваюсь, просто мне недостает вас. Как поживают «Александер» и наш дорогой толстяк Эсмеральда?
— Понятия не имею, Ричард, я не бываю на «Александере». Наши с ним пути разошлись после того, как однажды я застал Эсмеральду в трюме. Он рылся в вещах каторжников, надеясь что-нибудь продать.
— Ублюдок!
— Да, Синклер — еще тот гусь. — Стивен Донован потянулся всем длинным, упругим телом. — Но теперь мне живется гораздо лучше. Видишь ли, я влюблен.
Ричард улыбнулся.
— В кого, мистер Донован?
— Ты не поверишь — в камердинера капитана Хантера, Джонни Ливингстона! В команде «Сириуса» не хватает шести или семи человек, вот я и попросился туда, и меня приняли. Конечно, капитан Хантер высокомерен и чванлив, однако он не отказался от опытного помощника. Поэтому меня неплохо кормят, да вдобавок я обрел любовь.
— Рад слышать, — искренне отозвался Ричард. — А еще — рад видеть вас в этот день. По воскресеньям я не работаю, и, значит, я весь в вашем распоряжении. Мне необходимо выговориться.