Путём всея плоти
Шрифт:
Обычно ближе к концу визита терпение Теобальда несколько истощалось, но увозил с собою гость именно то впечатление, которое составлялось у него на первых порах. Теобальд никогда не обсуждал с Эрнестом его друзей. Обсуждала Кристина. Теобальд же просто позволял им приезжать, потому что на этом настаивала, тихо, но неуклонно, Кристина; когда они приезжали, он вёл себя, как я уже сказал, корректно, но всё это ему не нравилось, тогда как Кристине нравилось, и весьма; не будь это так хлопотно и так дорого, она бы с радостью принимала у себя в Бэттерсби половину Рафборо и половину Кембриджа: она любила коллекционировать новые знакомства, и она любила перемывать гостям косточки, а когда гости ей надоедали, запускать этими косточками в Эрнеста.
Самое неприятное — это то, что она так часто оказывалась права. Мальчики и юноши неистовы в своих привязанностях, но редко постоянны; только повзрослев,
Поначалу у него не возникало подозрений, что визиты друзей были нужны его матери ради Шарлотты; да, могло так случиться, что Шарлотта кому-то приглянется, а тот — ей, и это было бы очень славно, разве нет? Но чтобы всё делалось с умыслом — этого он не предполагал. И вот теперь, когда у него раскрылись на все глаза, привозить в Бэттерсби своих друзей ему расхотелось. Его глупому юному уму казалось чуть ли не бесчестным пригласить друга к себе в гости, на самом деле имея в виду сказать «женись на моей сестре». Это было для него как выпрашивать деньги под фальшивым предлогом. Может быть, если бы он любил сестру, всё было бы по-другому, но он считал её одной из самых противных молодых особ в своём окружении.
Считалось, что она очень умна и талантлива. Все юные девы либо очень хороши собой, либо очень умны, либо очень милы; они, бывает, имеют возможность сами выбрать, к какому разряду принадлежать, но принадлежать к одному из трёх они обязаны. Пропустить Шарлотту по разряду хорошеньких или милых надежды не было никакой. Оставалась единственная альтернатива, и Шарлотта стала умной и талантливой. В каком именно роде деятельности проявлялся её талант, Эрнесту было неведомо, ибо она не умела ни играть на инструментах, ни петь, ни рисовать; но ведь женщины хитроумны, и Шарлотте с матерью удалось совершенно убедить его, что в ней, как ни в ком другом из их семьи, есть нечто сродни настоящей гениальности. Однако же ни один из тех, кого Эрнесту удавалось обманом соблазнить на попытку соблазнить, не был, по всем признакам, поражён неоспоримыми достоинствами Шарлотты настолько, чтобы захотеть заполучить их в своё владение; возможно, в этом играли свою роль быстрота и безоговорочность, с какими Кристина отставляла одного за другим и требовала новых.
Теперь ей нужен был Таунли. Эрнест видел, что это надвигается, и старался ускользнуть, ибо знал, что пригласить Таунли он не мог никак, даже если бы захотел.
Таунли принадлежал к высшим слоям Кембриджа и пользовался самой, может быть, большой из всех студентов популярностью. Он был крупного сложения и очень хорош собой — Эрнесту казалось, что красивее мужчины он не встречал и вряд ли встретит; действительно, более живой и приятной наружности невозможно было себе представить. Он был отличный спортсмен, человек очень добродушный, на редкость лишённый самомнения и чванливости, не то чтобы очень умный, но здравомыслящий; наконец, его родители, когда ему было всего два года, утонули, оставив его единственным наследником одного из лучших имений Южной Англии. Фортуне случается обходиться с кем-нибудь милостиво во всех отношениях; Таунли был одним из тех, кого она избрала себе в любимцы, и, согласно общему гласу, в данном случае она поступила мудро.
В глазах Эрнеста Таунли был тем же, что и в глазах всех прочих в университете (за исключением, разумеется, преподавателей), именно же, человеком из ряда вон выходящим; а поскольку Эрнест был очень впечатлителен, то ему Таунли нравился ещё сильнее, чем другим; и в то же время ему и в голову не приходило познакомиться с ним поближе. Ему нравилось смотреть на Таунли, когда такая возможность предоставлялась, и он этого ужасно стыдился, но на том дело и кончалось.
Случилось, однако же, так, что на последнем курсе, когда проводилась жеребьёвка в команды четвёрок, Эрнесту выпало быть рулевым в команде, куда входил не кто иной, как его кумир Таунли; трое остальных были простые смертные, впрочем, неплохие гребцы, так что команда подобралась очень приличная.
Эрнест перепугался до смерти. Однако, познакомившись с Таунли, он обнаружил, что тот замечателен не только своими внешними достижениями, но и полным отсутствием всяческой кастовости, а также властью располагать к себе всех, с
Соревнования закончились, а с ними и общение с Таунли, но с тех пор тот ни разу не проходил мимо, чтобы не кивнуть Эрнесту и не бросить пары доброжелательных слов. Ох, не к добру упомянул он имя Таунли в Бэттерсби! Теперь мать допекает его требованиями, чтобы Таунли приехал в Бэттерсби и женился на Шарлотте. Помилуйте, да если бы он видел хоть малейшую вероятность того, что Таунли может жениться на Шарлотте, он бы на коленях приполз к нему, рассказал, какая это кошмарная женщина и заклинал спасаться, пока не поздно.
Но Эрнест не так много лет, как Кристина, молился о том, чтобы ему сподобиться быть «по-настоящему честным и добросовестным». Он постарался по мере сил скрыть свои мысли и чувства и перевёл разговор вспять — на те трудности, которые должен встретить будущий священник на пути к рукоположению — не потому, что у него были какие-то дурные предчувствия, а чтобы именно переменить тему. Мать, однако же, сочла, что эту тему уже исчерпала, и ничего нового он от неё не узнал. Скоро представился случай убежать, и Эрнест не преминул им воспользоваться.
Глава XLIX
Вернувшись в мае 1858 года в Кембридж на летний семестр, Эрнест и несколько его друзей, тоже собиравшихся принять сан, решили, что пришло время заняться этим делом посерьёзней. Они стали чаще ходить в церковь и устраивать вечера, не очень их афишируя, где изучали Новый Завет. Они даже начали заучивать наизусть греческие оригиналы Павловых Посланий. Они занялись комментариями Бэвриджа на «Тридцать девять статей» и Пирсона на Символ веры; в часы досуга они читали «Таинство благочестия» Мора [182] , которое Эрнеста очаровало, и «Жить и умирать в святости» Тейлора [183] , и это тоже произвело на него очень сильное впечатление благодаря, как ему казалось, блестящему языку. Они предали себя водительству декана Алфорда [184] и его примечаниям к греческому тексту Евангелия, что помогло Эрнесту лучше понять, что подразумевалось под «трудностями», но также дало почувствовать, насколько мелки и беспомощны выводы немецких неологов [185] , с чьими работами он, несведущий в немецком, ранее знаком не был. Иные из его друзей, разделявших с ним ученые занятия, были из колледжа Св. Иоанна, в стенах которого часто и проходили многие их собрания.
182
Книга «Grand Mystery of Godliness» английского философа и поэта Генри Мора опубликована в 1660 г.
183
«The Rule and Exercises of Holy Living» (1650) и «The Rule and Exercises of Holy Dying» (1651) английского епископа и писателя Джереми Тейлора.
184
Генри Алфорд (1810–1871), декан (т. е. настоятель) Кентерберийского прихода, писатель, учёный, редактор, в частности, греческого издания Нового Завета.
185
Судя по тому, что так напечатано в нескольких изданиях романа, это не опечатка, а острота.
Не знаю, как слухи об этих полутайных вечерах достигли симеонитов, но каким-то образом достигли: собраний не было уже несколько недель, а все их участники получили циркулярное письмо, в котором сообщалось, что преподобный Гидеон Хок [186] , знаменитый лондонский проповедник-евангелист, о чьих проповедях много говорили, собирается нанести визит в Св. Иоанне своему юному другу Бедкоку [187] и был бы рад сказать несколько слов тем, кто пожелал бы послушать, у Бедкока в общежитии, такого-то числа мая месяца.
186
«Hock» означает «ястреб».
187
«Bad» — плохой, «cock» — петух, но у этого последнего слова есть, по крайней мере в современном английском, неприличный переносный смысл.