Путешествие

Дыгат Станислав

— Ничего,— Генрик улыбнулся.— Это я так, про себя.

Зита посмотрела на него встревоженно и вопросительно, она немного отодвинулась, не выпуская его руки, но когда он улыбнулся, — ответила благодарной улыбкой и облегченно вздохнула.

Генрику уже не хотелось бежать. Он был даже рад, что Зита согласилась поужинать с ним. Она была единственным человеком, с которым он здесь познакомился. Она была красивая и молодая, но он не думал о ней как о женщине. А может быть, ему только казалось, что не думает. В этих условиях это было для него невозможно. Он думал о ней как о человеке, и думал с нежностью. Его только мучило какое-то странное беспокойство, мучил какой-то необъяснимый страх, ему все время казалось,

что сейчас из-за угла выйдет Виктория и крикнет: «А, вот что ты придумал! Значит, ты затеял это путешествие только для того, чтобы разгуливать о проститутками по Неаполю!» И начнет плакать, начнет припоминать, как она страдала — ах, неизвестно зачем — из-за него, и, конечно, не станет разбираться в тех гуманных чувствах, которые им руководили. Она никогда этого не поймет, хотя и занимается гуманитарными науками. Генрик невольно обратился к видению: «Отстань, Виктория. Я не делал и не делаю ничего плохого, а если ты будешь меня мучить, то назло тебе сделаю что-нибудь плохое». Виктория исчезла, грозя ему, а Генрик посмотрел на Зиту и был рад, что она идет с ним рядом. Они были свободны, независимы, могли идти, куда хотят, и делать, что хотят. Это было удивительное чувство, которого Генрик давно не испытывал.

— Куда мы пойдем? — спросил он.

— Это вы должны выбирать ресторан, если пригласили женщину поужинать,— сказала Зита.

Судя по всему, ей начала нравиться эта необычная для нее роль дамы, приглашенной джентльменом на ужин.

— Гм, но я тут ничего не знаю, я здесь никогда не бывал,— сказал Генрик.

— Хорошо. Тогда пойдем в первый ресторан, который нам понравится. Да?

— Отлично. Сделаем так, как вы пожелаете.

— Сделаем так, как вы пожелаете,— повторила Зита н захохотала.

Они шли довольно быстро по узкой, крутой улочке. Генрик шагал широко, Зита старалась идти с ним в ногу, но время от времени ей приходилось несколько шагов пробегать. Тогда Генрик поворачивал голову и поднимал брови, как будто спрашивал, не слишком ли быстро он идет, а она, по-видимому, очень довольная всем, наклоняла голову и смеялась. Улочка была пустынная, время от времени кто-нибудь высовывался из окна и орал. Иногда они замечали мужчину или женщину, неподвижно стоящих у стены.

— А Шаляй,— рассказывала Зита прерывистым от ходьбы голосом,— Шаляй никогда не приглашал меня ужинать. Он говорил, что минутами покоя и счастья обязан мне, но никогда не приглашал ужинать. Он приносил всякие лакомства и заставлял готовить для него, нажрется как свинья, а обо мне и не подумает. Он никогда не приглашал меня поужинать. А сам страшно любит есть. Прямо-таки дрожит при виде еды, даже начал жиреть. Там, в своем избранном обществе, он стыдится жрать без удержу и элегантно клюет с тарелочек вилкой, а у меня хватает колбасу, наворачивает и смеется. У меня можно все себе позволить, все, что запрещается в изысканном высшем обществе. Можно сбросить пиджак и ходить в подтяжках.

Генрик остановился, снял ее руку со своего плеча и посмотрел сердито, почти враждебно. Зита взглянула на него вопросительно, немного встревоженная. В порту завыла сирена, и вой ее неожиданно громко прокатился в чистом воздухе.

— Не могли бы вы перестать говорить об этом Шаляе? —спросил Генрик с раздражением.— С меня довольно этого Шаляя, я хочу забыть о нем.

— С большим удовольствием!—ответила Зита. — Очень он мне нужен! Я только хотела сказать, что он никогда не пойдет со мной ужинать, потому что боится, как бы его не увидели, боится скандала. Он только и думает о своей репутации, дрожит за нее. Забудьте об этом Шаляе, да, да, забудьте, это я как-то с вами разговорилась, а ведь я ему обещала никогда никому не говорить, что он ко мне ходит. Но как-то так получилось, это ваша вина, вы сами начали о нем, потому что хотели выдать себя

за него.

— Выдать себя за него! — воскликнул Генрик, почти истерически и топнул ногой.— Выдать себя за него! Откуда вы это взяли? Я хотел выдать себя за него! Я предпочел бы тут же, сейчас же превратиться в обезьяну. Вы все время говорите о нем, вам кажется, что каждый им восхищается так же, как вы, и вам кажется, что все только и мечтают о том, как бы оказаться в его шкуре, а я...

— Да нет же...— сказала Зита, удивленная и встревоженная.

— Да, да, ничего мне больше не говорите, вы просто в него влюблены.

Зита сжалась, отступила на шаг, уперла руки в бока и неприятно засмеялась.

— Влюблена! — сказала она хрипловатым голосом.— Оставьте эти шутки.

Она приблизилась к Генрику, поднялась на носки и сказала прямо ему в лицо:

— Я любила только один раз в жизни, и пусть она провалится в тартарары, эта любовь. Я любила один раз в жизни, и вот во что превратила меня эта любовь...

Генрик сделал неопределенный жест, хотел что-то сказать, но она закрыла ему рот ладонью.

— Тише, тише. Я знаю, что вы скажете. А может быть, и не скажете, потому что вы вежливый человек, но вы думаете, что каждая из нас так говорит, это ведь хорошо всем известно. Что у каждой из нас имеется история о несчастной любви, которая толкнула нас на распутство, о злом, испорченном парне, который заманил и бросил. Да, у каждой из нас есть своя история, но дело-то в том, что каждая такая история действительно была!

Зита отняла ладонь от его губ и отступила назад. Минуту до этого она была похожа на кошку, испугавшуюся собаки. Теперь она выпрямилась и успокоилась, она стояла, задумавшись, простая, естественная, с чуть наклоненной головой, теребя пальцами платье.

— Вы хотите услышать мою историю — пожалуйста. Она очень короткая и обычная.

В голосе ее исчезла хрипотца. Она говорила мягко и нежно.

— Я ему нравилась, а мне казалось, что я встретила именно того, которого ждала с той минуты, когда начала чувствовать и понимать. Потом, ничего мне не сказав, он женился на другой, богатой. А мне все стало безразлично. Вот и все. Теперь он уважаемый и порядочный отец семейства и раз в неделю ищет успокоения у такой, как я. Мне кажется, что так он возвращается ко мне. Сейчас мне на него уже наплевать и на все, что было, наплевать, но я испытываю удовлетворение, когда думаю об этом.

— Простите,— сказал Генрик,— я вовсе не хотел вас обидеть и не понимаю, как это могло случиться. Право, мне очень неприятно.

— Нет, мой дорогой, вы нисколечко меня не обидели. Мне действительно на все наплевать.

— Давайте оставим в покое этих Шаляев и прочих чертей, давайте веселиться и смеяться.

Он схватил ее за руку и быстро потащил за собой. Зита с трудом поспевала за ним, подпрыгивала, громко смеялась, иногда взвизгивала, боясь, что вот-вот упадет, но тут же ловко восстанавливала равновесие.

Они остановились только на виа Рома, запыхавшиеся и улыбающиеся. Она забавно, как-то по-детски терла нос. У нее порозовели щеки. Она напоминала маленькую девочку, которая только что со своими подружками бегала наперегонки по парку.

На виа Рома царило оживление. Было очень светло, горели неоновые рекламы, веселым светом сияли витрины магазинов, легкая, едва заметная синяя дымка обволакивала все вокруг.

Генрик и Зита влились в толпу и медленно молча шли по улице, держась за руки. Иногда они останавливались перед освещенными витринами, особенно долго стояли у магазина дамского платья. Какие там были вещи! Больше всего им понравилась голубая широкая юбка с большими белыми кругами, белая блузка и голубые туфельки на шпильках. Весь этот комплект был на манекене с лучезарной улыбкой спящей царевны, пробуждённой от сна поцелуем королевича.