Пути Господни
Шрифт:
Отверстие оставалось холодным, огонь тысяч глаз пылал ярче любого пламени.
Девушка шагнула к Утилизатору.
Зверь замер, словно перед прыжком. Намечена жертва, и почти ничего в мире не способно остановить полет смерти.
Заботливые охранники приготовились. Поддержать… подтолкнуть.
Кто из них был убийцей? Ритор, нажимающий кнопку? Так нет в этом ничего смертельного. В утилизаторе сжигались не только еретики, но и отходы, мусор, трупы умерших. Конвоиры, «помогающие» жертве оступиться. Так и здесь нет криминала.
Немного неловко Церковь уходила от обязанностей палача.
Раскаявшаяся жертва якобы сама шла в топку.
Девушка поставила ногу на край отверстия.
Толпа напряглась.
Конвоиры тоже.
Подняла вторую, и… шагнула.
– Слава! – Ритор приложил руку к сердцу в ритуальном жесте.
– О-о-о, - зверь был разочарован.
Намного интереснее, когда казнимый кричит, сопротивляется…
Впрочем, не все потеряно.
Пара охранников выводила новую жертву.
Учителю?
Церкви?
Толпе?
Судя по выпуклостям балахона – женщина, не молодая.
– Уна Персон, - Ритор привычно закрыл люк и открыл рот, перейдя к другому, привычному делу.
– Повитуха! Лгала роженицам, поставляя младенцев для кровавых месс!
– А-а-а, - зверь был еще голоден, он готовился к очередному прыжку.
– Ну, чего там, чего там?
Лопоухий Нолан стоял на кряхтящем Тимуре, старательно отдавливая ему плечи.
Внизу пританцовывали от нетерпения Гайдуковский со товарищи.
– Видишь?
– Не-а, - Нолан высунул от усердия язык. Помогло слабо.
Толпа за ограждением вздыхала, охала и ревела. По привычным звукам мальчики давно научились определять, что происходит.
Гневное улюлюканье – вывели казнимого.
Разноголосый гул – читают приговор.
Гробовая тишина – ведут к люку.
Довольный рык – жертва принята.
Высокий голос Ритора с трудом долетал задних рядов.
– Дай я! – Андрей Гопко потянул Нолана за босую пятку.
– Пусти! – тот начал сопротивляться, пытаясь одновременно устоять на худых плечах Тимура, вырвать ногу и лягнуть свободной нарушителя.
– Нет я! – Гайдуковскому тоже хотелось увидеть еретика.
– И я!
– И я!
Назревала небольшая, или большая потасовка.
– А ну хва…
Тимур не успел договорить – Андрей наконец-то поймал неуловимую конечность Нолана, недолго думая, потянул ее на себя, и… свалился. Сверху его придавили обидчик Нолан и не удержавший равновесия Тимур.
– Я папке расскажу, он вас… - храбро пищал Гопко из-под кучи-малы.
– Ты и ты, - поднявшийся Тимур указал на Сашу и Кэнона, - ставайте к забору. Я полезу.
– Почему ты, я тоже хочу наверх! – надул губы Кэнон. – Я хочу казнь!
– Посмотрю я, потом – вы.
Кэнон подумал, для лучшего обдумывания почесал затылок, затем под носом, потом живот, и согласился.
Секунда,
– Чего там? – Андрей забыл об угрозе отцом, вместе с остальными, заняв позицию внизу.
– Еретика видишь?
– Вижу! – важно кивнул Тимур.
– О-о-о!!
– А-а-а, какой он? – пискнул самый младший – четырехлетний Чип, и тут же спрятался за широкие спины товарищей.
– Рога, рога видишь?
– Вижу!
– А-а-а, хвост?
– И хвост.
– А-а-а, - испуганный Чип припустил по коридору.
Остальные остались стоять, пораженные мужеством находящегося вверху товарища.
***
Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день.
Пусть хвалит тебя другой, а не уста твои, - чужой, а не язык твой.
Тяжел камень, весок и песок; но гнев глупца тяжелее их обоих.
Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности?
Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь.
«Притчи Соломона» гл.27
Мерное мерцание экранов. Успокаивающая зелень шкал. Тихое, по-деловому лаконичное перешептывание. Сосредоточенные лица. Едва слышный шелест синих одежд, гармонично вплетающийся в пчелиный гул механизмов.
На еженедельных беседах синева одежд слабо разбавляла общее одноцветье. Техникам некогда отвлекаться, у них своя работа, своя – особая миссия.
Да, важны аграрии, важны ткачи, важны текстильщики и куда уж важны – повара. Но техники – люди, поддерживающие жизнь, самое существование их мира. Отбирал их Эммануил с особой тщательностью, подолгу размышляя над каждой кандидатурой. Когда в твоих руках власть, любая власть, трудно оставаться тем же человеком. Власть – соблазн вседозволенности, безнаказанности, соблазн лишний раз дернуть, или напротив, отпустить нить судьбы. Особенно, если это судьба не твоя. Особенно, если тебе за это ничего не будет.
У техников – власть огромная.
Вот они – продукт его терзаний выбором – сосредоточенные, но без отрешения, сознающие собственную важность, но без надменности.
На шум открываемой двери, в сторону Эммануила, повернулось несколько лиц. Небрежный кивок, и они снова в работе.
Эммануил любил приходить сюда. Хотя бы потому, что на серьезных лицах не читалось почти привычного и такого нелюбимого благоговения, приторного до горечи обожания.
Не раз и не два, среди смутного шепотка за спиной отчетливо выделялось: «Учитель». Они называли его так, он сам называл себя так. Однако, каким тоном, с какими интонациями это говорилось… О-о, интонации, оскорбление – они превращают в шутку, а невинный упрек в смертельную рану.