Путями Великого Россиянина, Иванченко Александр Семенович

Путями Великого Россиянина

на обложку

Иванченко Александр Семенович

Шрифт:

Однако каких-то собственных идей как не было, так и нет и, казалось бы, нет никакой логически оправданной последовательности в прыжках с одной идеологической платформы на другую. Но так лишь кажется. Своя логика у Луначарского есть, и с учётом развития политической жизни в Европе и России она прослеживается в его сочинениях достаточно чётко. Видны также его особые пристрастия и определённое постоянство.

Я не взялся бы писать его духовный портрет и судить об уровне его интеллекта. В своих статьях, публичных лекциях и книгах он сделал это сам не хуже, а может быть, и лучше Жан-Жака Руссо в его «Исповеди».

Сначала Луначарский – вдохновенный или, выражаясь его термином, пламенный толкователь тех идей, которые в данный исторический момент волнуют умы, либо попросту модны, затем выбор идёт между теми, чьи идеи сегодня более перспективны и могут оказать решающее

влияние на ход исторических событий. В первом манит популярность, во втором... О, второе куда соблазнительнее! Тут же за туманом между настоящим и грядущим власть пре- держание проглядывает, важно только не ошибиться, вовремя сориентироваться и на всякий случай подремонтировать за собой мосты.

Вреднее всего здесь иметь, а более того высказывать собственные убеждения, но вместе с тем вести себя надо так, как бы они у тебя есть и ты смело их провозглашаешь, то есть быть «в русле» и в то же время всё подавать как бы от себя, как бы своё.

Не берусь дать определение людям, подобным Луначарскому, для этого пришлось бы написать отдельное исследование, поскольку они составляют собою целый класс людей, притом весьма и весьма многоликий. Они всё и вся на свете знают, обо всём с завидной непринуждённостью, либо пламенно ораторствуя, толкуют, с лёгкостью необыкновенной меняют свои взгляды, ибо при любых обстоятельствах не могут не быть «на гребне волны» или не числиться в «соратниках». Очевидно, поэтому они всегда категоричны, всегда непререкаемы, всегда всех и вся поучают, не имея глубоких познаний в общем-то ни в чём. Но всё это не значит, что они действительно лишены каких-либо твёрдых взглядов. Напротив, при всей своей переменчивости и многоликости они не меняют ни своих подлинных кумиров, ни своего истинного отношения к людям, ни избранных целей в том или ином их варианте. И в 1921 году, клянясь в своей верности марксизму и лично В. И. Ленину, написанную ещё в 1918 году работу Ильича «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Луначарский совершенно игнорирует. Книга Каутского «На другой день после социальной революции» для него «и теперь замечательная и поучительная». Не перестанет он пропагандировать и Фридриха Ницше в самых восторженных тонах. Но ни единого доброго слова ни разу не скажет о России и русском народе. Показательный в этом отношении в тех же его «Силуэтах» очерк «Георгий Валентинович Плеханов».

Стр.110: «Всё же я чрезвычайно многим обязан Аксепьроду в моём социалистическом образовании, и, как ни далеко мы потом разошлись с ним, я с благодарностью числю его среди наиболее повлиявших на меня учителей».

Это в то время, когда Аксельрод, познакомивший Луначарского с Плехановым, ходил, как и его протеже, у Георгия Валентиновича в учениках, но потом перекинулся в лагерь самых махровых реакционеров.

О том, что сначала особенно привлекло в Плеханове. Стр.111: «... в самой наружности Плеханова, в его произношении, голосе и во всей его конструкции было что-то коренным образом барское – барин с ног до головы. Это, разумеется, могло бы раздражить пролетарские инстинкты (надо полагать, Луначарский, хотя и крестили его в православную веру, причисляет себя к пролетариям в том смысле, как это сказано в уже цитированной мною статье М. Когана из харьковской газеты «Коммунист», ибо не мог до революции чиновник- пролетарий из Полтавы устроить своего сына в самую престижную по тем временам на Украине Киевскую гимназию, это требовало больших денег, даже очень больших. – А. И.), но если принять во внимание, что этот барин был крайним революционером, другом и пионером рабочего движения, то, наоборот, аристократичность Плеханова казалась трогательной и импонирующей...»

Дальше по сравнению с «блестящей студенткой Цюрихского университета Розой Люксембург», чья речь «острая, как бритва, и блестящая, как серебро», и после «похожего на Авраама» (библейского праотца) «старика Грейлиха» (к тому времени, когда писался очерк, крайне правого оппортуниста) Плеханов при всей своей аристократичности, всеевропейской известности и прекрасных ораторских способностях выглядит, конечно, никчёмным.

И вот на стр.121 главная причина разрыва с ним:

«После отпадения Плеханова от революции, то есть уклонения его в «социал- патриотизм, я с ним ни разу не встречался».

Видимо, здесь по аналогии с Ф. Ницше, который изобрёл термин «социал-элитаризм», Луначарский приписывает Плеханову ка- кой-то «социал-патриотизм», о чём Георгий Валентинович скорее всего и понятия не имел, иначе где-нибудь хоть что-то похожее, наверное, упомянул бы. Напрасно, однако, потеряете время, нигде в сочинениях

Плеханова ничего подобного вы не найдёте. А вот о русском патриотизме в своей книге «Наши разногласия», опубликованной в 1884 г., он говорит много.

Насмотревшись в разных городах Европы на революционеров из России, Плеханов пророчески писал, что если этой кучке революционеров удастся захватить власть в России, им придётся вводить социализм в порядке издания соответствующих декретов, после чего «совершившаяся революция может привести в политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т.е. к обновлённому царскому деспотизму на коммунистической подкладке», так как декреты повлекут за собой насильственное разрушение веками сложившегося жизненною уклада русского народа, и его ответную реакцию начнёт обуздывать свирепый деспотизм. Поэтому, прекрасно зная свою Родину и желая предотвратить неизбежную кровавую бойню и разорение страны, Плеханов считал, что исконно русская община должна послужить «исходным пунктом для организации всех сторон экономической жизни народа на социалистических началах». Однако никаким «аграрником» при этом он никогда не был, будущее России, как и В. И. Ленин, связывал с ведущей ролью её растущего рабочего класса. Но пока она оставалась страной преимущественно крестьянской, Георгий Валентинович видел чрезвычайную опасность в том, если её станут переделывать на социалистический лад революционеры, знающие русскую жизнь лишь в теории и не принимающие во внимание русский патриотизм. О последнем Плеханов предупреждал особенно, но совсем не потому, что сам был коренной русак и свой народ ставил выше других. Российская империя веками держалась собственно на России и за счёт России, русский мужик нигде не вёл себя так, как англичанин в Индии или голландец в Индонезии. При этом по своей численности русские всегда составляли в Российской империи подавляющее большинство, никого, однако, не подавляя.

В силу объективных исторических причин, о которых современный славянин вряд ли подозревает так же, как о своём прадавнем кровном родстве с браминами далёкой Индии или таджиками Средней Азии, он не может по самой своей природе быть угнетателем других народов и, с другой стороны, по тем же причинам не может долго терпеть притеснения ни от кого, кроме как со стороны своих же славян.

Иное дело, если в его жизнь вторгается со своим уставом монгол или немец. Горе тогда и немцу, и монголу. Все свои внутренние свары славянин тогда забудет и либо костьми ляжет, либо проявит подобные подвигам Пересвета и Осляби чудеса отваги, пока непрошенных гостей не изгонит. Славянину не нужна никакая выгода, если она не согласуется с его пониманием добра и меняет порядок в его доме. А дом для славянина в таких случаях не «мой дом – моя крепость», а прежде всего Отечество.

К сожалению, у нас теперь редко кто знает хотя бы некоторые главные особенности древнейшего слов'янского мировоззрения, а в нём-то и вся суть, и оно неистребимо, ибо неистребимо то, что закодировано в человеческих генах, жизнь которых измеряется тысячелетиями. Даже если ты и не даёшь себе отчёта в своих непроизвольных поступках или чувствах – они не случайны, в них есть свои изначальные истоки и своё причинно обусловленное развитие.

Я не знаю, задумывался над этим Александр Сергеевич Пушкин или нет, но в порыве вдохновения психологический портрет славянской души он создал очень верный. В этом стихотворении нет никаких теоретических рассуждений, но по своему философскому смыслу оно точно передаёт как бы сгусток именно того, идущего из глубины веков слов'янского мировоззрения.

О чём шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

Уже давно между собою

Враждуют эти племена;

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?