ПВТ. Тамам Шуд
Шрифт:
Нил замер.
— Отведешь нас к карте. Предашь — умрешь. Продашь — умрешь. Карту — лично в руки. Я глаз с тебя не спущу.
Глава 21
21.
Серебрянка никогда не умела говорить так, чтобы зацепить внимание зрителя. Башня выучила ее молчать и слушать-слушаться, но, оказывается, она вполне способна была к долгим монологам.
Теперь слушали ее. Корабеллы, дички Лута, низкорослые и недоверчивые, так не похожие на тренированных, высоких красавиц Башни. Мало сказать «слушали».
А Серебрянке было что поведать.
Она говорила: как очнулась в лесу Сиаль, как угодила в ловушку, и как ее спас пастух. Мужчина? Мужчина, да. И как они путешествовали втроем: она, пастух и еще один мужчина. О его поприще Серебрянка стыдливо умолчала, прикрыв ширмой «он хорошо танцует». Девчонки внимали, раскрыв глаза и рты. Мужчины, повторяли и перешептывались. Какие они? Правда, что волосатые? На самом деле дурно пахнут? Верно ли, что жестоки без меры?
Серебрянка смеялась, изумленно качала головой. Они разные, отвечала просто. Совсем разные. И мои, мои мальчики — самые лучшие.
Ее появление, ее пестрые истории внесли хаос в размеренное существование корабелл. Что было раньше, подернулось дымкой. Корабеллы смутно желали нового. Желали ходить в Луте — и делить свое сердце с сердцем капитана.
С мужчиной.
Ах, думала Серебрянка, как просто все устроено. Каждая корабелла мечтает о своем капитане. Каждый капитан мечтает о своем Луте.
А о чем мечтает сам Лут, неведомо никому.
Талулла сперва вовсе не уделяла внимания россказням новенькой. Но потом, когда число слушательниц возросло, когда истории взбаламутили умы — тогда посчитала свое присутствие обязательным. Она старательно удерживала нелицеприятную маску, но Серебрянка чувствовала, что ее слова не оставляют старшую равнодушной.
А чуть позже Серебрянка начала не только рассказывать, но и показывать. Плоха, жалка корабелла, коли не может защитить свой экипаж и своего капитана! В Башне берейторы учили ее разным способам постоять за себя, в любой форме, голыми руками и оружной.
Кровь людей, воспринятая ей без просьбы, без желания, оказала свою силу: она чувствовала, что выросла, знала, что способна теперь на большее.
Девочки смотрели внимательно, запоминали. Претворяли слова в действие, и не без успеха. Серебрянка гордилась. Впервые ей довелось учить кого-то.
Но вместе с восторженным, горючим молодняком в прайде были и старые белые львицы. Отмеченные шрамами Лута, они скептически воспринимали увлечение молодых и саму Серебрянку.
Талулла сомневалась. А Серебрянка начинала злиться. Да, она была благодарна сестрам за спасение. Но как они могли так запросто отсиживаться в безопасности, в этой скорлупе, когда внешний мир был охвачен пламенем?
Лут менялся. И корабеллы чувствовали это, как рыбы чувствуют свойство воды. Чувствовали и делали вид,
— Тебе должно остаться здесь, — втолковывала Талулла, — здесь покойно. Здесь ты можешь расти и учиться под нашим присмотром.
— Расти куда?! — строптиво всплескивала руками Серебрянка. — Учиться чему?!
Ибо, по правде сказать, она умела и знала куда больше этих свободолюбивых дикарок. Горько было признавать такое. Скажи ей, что жестокая дисциплина и мучительная повинность каждодневных уроков в короткий срок сделают ее сильнее большинства вольных корабелл, она лишь посмеялась бы.
Но так и было.
Никто из ее диких ровесниц, к примеру, не смог бы обернуться в транспортную форму на этой стадии развития.
А она смогла.
— Разве ты не хочешь быть свободной?
— Хочу. Но я хочу быть свободной со своими друзьями.
— Твои друзья — мы.
Серебрянка упрямо мотала головой.
— Вы мои соплеменники. Мои друзья, — она запнулась, — мои друзья далеко. И я должна их найти. А для этого мне придется покинуть вас.
— Я не могу отпустить тебя, — Талулла поджала губы, — Лут кипит. Куда ты пойдешь? Ты еще слишком слаба, ты потеряешься, тебя захватят охотники Башни или пираты Агона. Ты легкая добыча.
— Это не так, — отчеканила Серебрянка, задрала подбородок. — Я могу определиться с направлением. Я могу за себя постоять. Меня хорошо учили.
Талулла тяжко отмолчалась. Своей в доску Серебрянка не сделалась. Она пришла из другой стаи и она не хотела оставаться и становиться одной из них. Талулла чувствовала ее инакость и не могла представить, что с ней делать.
Корабеллы живут в Луте, думала Серебрянка с тоской. А не в пустой сфере, как в коробке. Не в чужом доме.
Здесь ей было душно, тесно, скучно, как дельфину в аквариуме.
— Ты могла бы пойти со мной, — сказала она старшей подруге.
Талулла уставилась в ответ. Сцепила пальцы.
— Это невозможно, — выговорила наконец.
— Но почему же?!
— Я не могу оставить прайд.
— Ты можешь повести его за собой. Вы не должны вечно сидеть здесь. Корабеллы листья Лута, в нем рождаются, в нем умирают.
Серебрянка закусила щеку изнутри. Страшна Башня, страшно в Луте, больно превращаться, но разве не это движение делает жизнь жизнью? О, хотела бы она испытать слияние сердец — то, о чем толковали объездчики Башни.
Талулла не успела ответить — молодая корабелла, антрацитовая Нши, влетела в комнату, как ошпаренная. С вытаращенными глазами, и рисунок на ее коже полыхал золотой нитью.
— Что стряслось? — Талулла стремительно поднялась ей навстречу.
— Там… Старшая, там… — Нши сглотнула и выдохнула. — У нас гости.
***
— Добрый вечер.
Слова прозвучали и упали камнем. Долгое эхо.
Серебрянка никогда не была в центральном зале. Оказывается, здесь был и такой. Изнанка пустого ореха в кремовом цвете, сиденья амфитеатром, слишком много места для всех них.