Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Сто советов о правильном выборе жены
Главное – идти. И держаться.
Не позволить себя закружить в танце… танце?
Грохот барабанов. Костры, которые разложили прямо тут, на площади. Барабанщики сидели на земле. Темнокожие. Обнаженные.
Неприлично-то как!
Их руки мелькали, то взлетая, то слегка касаясь натянутой шкуры. И алые, желтые узоры на лоснящейся потом коже оживали.
Кружились
Кто-то смеялся…
– Идти, – повторила Летиция. – Быстрее… я не хочу, но вижу их.
Да, смех… и голоса, почти заглушенные грохотом барабанов. Дудки. И инструмент, похожий на огромное птичье крыло. Бледные и тонкие руки с неестественно длинными пальцами тревожат струны.
– …сейчас бочки выкатят и начнется, – говорит мужчина, глядя на танец.
Все сдвигается.
Слегка.
Теперь видно, что площадь огромна, и танцуют… там. И здесь тоже. Огороженные огнями круги, а меж ними бродят люди. Их тоже много. некоторые уже пьяны. Некоторые ждут, когда ночь падет и начнется настоящее веселье. Бочки выкатывают, и они тотчас окружаются людьми.
– Чернь… – морщится другой. – До чего низко пала Империя!
– Можно подумать, раньше было иначе.
– Не скажи. Мне кажется, он заботится о благополучии черни больше, чем о действительно достойных людях. Этот проект его… строить школы. Для черни! Зачем? А искать одаренных? Снова среди черни? Обучать?
Мелькает рука.
Надо идти.
Вперед.
По нити. Туда, где дрожит слабый огонек. Пламя от пламени. Лишь бы не погас, тогда все заблудятся.
– Все просто. Мальчик понимает, сколь зависим от нас. По сути мы все зависимы друг от друга, – человек кивнул кому-то, чьего лица Летиция не разглядела. – Кто бы ни занял трон, он будет лишь одним из Круга. Ему просто нечего будет противопоставить магам.
– Чернь спасет?
– Не сразу… но подумай, среди них тоже есть одаренные. Пусть и слабые, но… усилить несложно. А еще дать понять, что они живы, пока жив хозяин. Он собирается вырастить собственных магов. Верных, как псы.
– Много ли толку…
– Свора псов способна и медведя завалить. А наши смотрят на это сквозь пальцы. Не понимают. Им главное, чтоб мальчик не лез в дела Совета… не мешался… а что этому Совету осталось недолго… еще пара десятков лет и…
У них их нет.
Они умрут. Не через пару десятков лет, а через несколько минут. Летиция знает. Она… она видит.
Нет, нельзя.
Видит она. Видят её.
И человек обрывает фразу на полуслове. Он оборачивается к ней, к Летиции. И ловит взгляд. Он… наверное, красив. Лицо правильное, как у одной из тех статуй, которые матушка велела поставить в золотой зале. Статуи были древними и обошлись в безумные деньги…
…взгляд у него нехороший, хоть и живой, в отличие от статуй.
Губы кривятся.
И
Грохочут барабаны. Летиция отступает, прячась в этом грохоте. В кружении чужого танца.
– Надо возвращаться, – тот, второй, ничего не заметил, отыгрывая давно позабытую сцену. – Пока наше отсутствие не заметили. Мальчик честолюбив и злопамятен. Хотя… ты, пожалуй, прав. Его игры с чернью ни к чему хорошему не приведут. Но пусть завершит проект, а там подумаем, кем его заменить.
Человек, тот первый, поворачивается.
А его лицо, искривленное, такое, будто смятое чьей-то огромной рукой, искажается еще больше.
– Ты умер.
– Я?
– И я. Мы все… ты умер! Я умер! Все умерли! – крик его обрывает кружение танцовщицы, и Летиция понимает: момент настал.
Она тоже поворачивается. Не к Летиции. К говорящим. Её лицо, невероятной красоты, вытягивается. Размыкаются пухлые губы, и черный язык скользит по нижней.
Грохот смолкает.
На доли мгновенья. И слышится чей-то вздох.
– Что за…
Встает чернокожий барабанщик. Он двигается медленно, словно во сне, словно не способный поверить, что способен двигаться. И палец сует под ленту ошейника. И та рвется.
– Что тут…
А где-то далеко, очень далеко, вырастает огненный цветок. До самых до небес.
– Бежим, – Летиции хочется кричать, но вместо этого она шепчет. И шепот тонет в гуле толпы.
Снова хмурится тот, говоривший.
– Ты… чувствуешь?
– Что? Твою ж… это сила… они не удержали демона… они… мать твою! Они не удержали демона!
Танцовщица скользит. Её движения по-прежнему завораживают, и бледно-синий шелк вьется, ластится к воздуху. А пальцы касаются белой груди.
– Поиграем? – говорит она.
И пальцы пробивают грудь.
Крик человека разрывает ночь. А кровь льется… первая кровь. Скоро её станет много. Так, что и не вынести.
– Бежим! – Летиция почти умоляет. И её слышат. Сначала дергают, и она бежит, вместе со всеми, но с закрытыми глазами бегать сложно, и Летиция спотыкается.
Падает.
Ссаживает руки о камень. Как же больно! Но заплакать не успевает. Её подхватывают.
– Держись! Шею обними…
Она бы и рада, но… как можно обнимать, когда вокруг столько крови?
Её трясет. И… держат.
Хорошо.
Никто и никогда прежде не носил её на руках.
– Славка!
– Я тут…
– Говорите, – Летиция вдруг обретает голос, слабый, потому что сил у нее не осталось. – Говорите… пожалуйста.
– Во поле береза стояла… – завопила Мудрослава. – Чего? Я не знаю, о чем говорить…
Кровь рассыпается в воздухе алым бисером. Переливчатым. Нарядная, она падает на головы людей, и те даже не понимают сперва, что происходит.
Люди веселы.
Хмельны.
И многие напрочь лишены дара, а потому не слышат, как трещит мироздание. Люди… поднимают головы к небесам.