Пять шагов навстречу
Шрифт:
Настраиваюсь решительно и не медлю, засунув руку. Тех визгов, которые издаю тут, мне ещё не доводилось слышать от самого себя.
— Это нахрен мягкое и двигается! — кричу, расставив ладони по коленям и опустив голову, чтобы отдышаться, как после пробежки длиной в тысячу миль.
Ещё никогда так сильно я не ненавидел чей-то смех. И сейчас весь мой гнев направлен на Трикси и то, что в коробке. Убеждаю себя, что администрация не может поместить туда что-то ядовитое и смертоносное. В таком случае, их засудят. К петиции присоединюсь я. Снова перевожу дыхание и медленно сую руку в емкость.
— Черт, это пауки!? — фыркаю я, вытирая руку об футболку.
Трикси молчит, и это раздражает меня. Приходится вновь сунуть руку, чтобы ещё раз убедиться в предположениях. В горле сухо, не знаю, сколько выпью воды, когда выйду на свет. Не меньше, чем водонапорную башню. Тяжело дыша, дотрагиваюсь пальцами, но никакого движения не происходит. Я придумал это сам. Ни одного гребаного движения.
— Это игрушечный паук? — не веря собственным догадкам, выдаю я, вытягивая его из емкости.
Нахожу девушку в темноте и прижимаю к её груди игрушку.
— Держи, прихвати его в Нью-Йорк. Я обязательно засуну его ночью в кровать, когда ты будешь спать.
— И зачем ты это говоришь? — с улыбкой в голосе, спрашивает она. — Теперь я точно не напугаюсь.
— Эффект неожиданности сделает своё дело. Надеюсь, стёкла останутся целыми.
Добираюсь до следующей ёмкости, на этот раз, страх отступает. Он всё ещё присутствует в сознании, но не так, как с первой и второй. Я почти верю, что в третьей тоже подобная двум первым хрень. Почти мысленно умоляю, чтобы меня услышали те, кто создавал этот аттракцион.
Вздохнув, сую руку внутрь.
— Твою мать, что за личинки? — давлюсь тошнотой, которая подступает к горлу и отхожу от ёмкости. Ненавижу эту мерзость. Они противные и выглядят отвратительно, а в полной темноте представляют собой огромный ползучий ужас.
— Сам ты личинка, Картер, — хихикает Трикси.
— Меня сейчас стошнит, я не буду их трогать.
— Это не личинки, и ты должен угадать.
— Это гребаные личинки, я не буду их трогать!
— Будешь.
— Я хочу отрезать себе руку, — морщусь, как только чувствую неприятный запах, исходящий от пальцев.
— Вдруг там мармеладки?
— Там нет мармеладок. Они длинные и ползают.
— Ты всё равно должен угадать всё.
— Ты даже не представляешь, что в таком случае будешь должна мне, если я ещё раз суну туда руку.
— Мы обсуждали это утром, — заявляет Трикси, продолжая весело издеваться надо мной.
— О, мы обсуждали хрень. Это мелочи, ты сама скоро к ним придёшь.
— Не приду.
— Рано или поздно появится интерес. Даю сотню, что он уже имеется, ты можешь противиться самой себе.
— Ничего не появилось, — оскорблено буркает она.
— Появилось, — усмехаюсь я, убеждаясь в правоте. — Ты бы не спорила сейчас.
— Я вообще ничего не говорю!
— И не нужно говорить, ты будешь слишком занята, — смеюсь я.
— Это не смешно.
Получаю от неё слабый удар по заднице и смеюсь ещё больше. Это будет весело и до ужаса сексуально.
Нахожу
— Черви, — беспрекословно сообщаю я, зная, что сейчас прав.
Трикси молчит. Она совершенно точно надулась.
Нахожу её в темноте и тяну к себе, прижимая к груди. Не получаю объятий в ответ, из-за чего тихо смеюсь.
— Ты такая упрямая, — говорю я, проводя рукой вдоль спины девушки, которая дёргается.
Поднимаю её подбородок и прижимаюсь к губам. Она вновь не отвечает, оставаясь холодной. Но я всё равно оставляю несколько поцелуев. Моя льдинка тает после шестого. Приоткрыв губы, она отвечает на седьмой, который моментально будоражит кровь и пробуждает лишь одно желание. Она пахнет ягодой, и я втягиваю аромат её волос.
— Дуешься?
— Я не дулась.
— Дулась, — улыбаюсь я. — Мы не будем говорить об этом тут.
Трикси хмыкает, а я нахожу последний ящик, который оставит первое испытание позади. Не знаю, хуже или лучше дальше, знаю лишь то, что хочу свалить отсюда раз и навсегда. Во-первых, чтобы помыть руки. Во-вторых, чтобы вытянуть то, что есть в голове Трикси.
Даже не стремлюсь поднять руку, потому что слышу движение. В ней то, что двигается. Я улавливаю каждый шорох, который раздаётся в ёмкости. Вместе с этим, передёргиваюсь сам. Воображение снова даёт старт и овладевает сознанием. Я слышу шипение, стрекотание, даже гребное тресканье, как будто там целый арсенал, сотканный из ужаса в голове. Слух не может зацепиться за что-то одно, наоборот, предположений с каждой последующей секундой становится ещё больше. И вот сейчас, я чувствую себя самым настоящим трусом, не готовым переступать через страх. Я готов стоять на крыше небоскрёба, но не готов совать туда руку.
— Я не буду, — говорю я.
— И всё? — спокойно спрашивает Трикси. — Если не сделаешь это, не пройдёшь дальше.
— Я не хочу это делать.
— Ты струсил?
— Что угодно, но не туда.
— Это последний, Мэйсон.
— Да, и самый мерзкий.
Несколько раз фыркаю, бродя взад-вперёд, чтобы хоть как-то унять негодование и всемирную неприязнь к подобной живности. Мне плевать на них до тех пор, пока не приходится совать руку или трогать то, что может оставить след. Мной управляет вовсе не страх, а отвращение. Я не тот, кто желает сливаться с природой. Между тихой лесной чащей, где можно построить дом, я выберу городскую суету и духоту. Подобное рвение наверняка досталось от мамы, которая плавает в городе, словно рыбка в аквариуме. Когда речь заходит об отце, я прихожу к мнению, что ему, в общем-то, плевать, где находиться.
— Уходим? — раздаётся голос Трикси, вырывая из самобичевания.
— Я не хочу это делать, — выдыхаю я. — Но сделаю.
Погружаю руку в ёмкость, и на этот раз, не издаю и звука так же, как и не вытягиваю руку. Лучше сделать это раз, чем десяток других. Ненавижу оттягивать, тем более подобные моменты. Сделал и забыл, — девиз в данном положении.
Я даже представлять не хочу, как вытянулось моё лицо, и, слава Богу, что его никто не видит. Особенно Трикси. В руках гребаная пластмасса из аквариума.