Пятая авеню, дом один
Шрифт:
Филипп взглянул на Минди, но промолчал. Он смутно помнил, кто она такая и что ее муж писатель, но, не зная членов семьи Гуч лично, никогда не здоровался с ними. Как часто бывает в таких случаях, Минди с Джеймсом решили, что Окленд – заносчивый и надменный тип, слишком пафосный, чтобы по-человечески здороваться, и не преминули записать его в заклятые враги.
– Вы Филипп Окленд, – отчеканила Минди, подавляя искушение вцепиться известному сценаристу в физиономию, но не желая опускаться до его уровня.
– Да, – кивнул он.
– Меня зовут Минди Гуч. Вам известно, кто я, Филипп. Я живу здесь с
– А, да, да, – согласился Филипп. – Я и не знал.
– Ну, зато теперь вы все знаете, поэтому в следующий раз потрудитесь здороваться при встрече.
– А что, я не здороваюсь? – удивился Филипп.
– Нет, – отрезала Минди.
– Квартира просто изумительная, – вмешалась Бренда, желая немного охладить перепалку воюющих соседей. Разумеется, когда на кону такая жемчужина, не избежать множества мелких стычек.
Вчетвером они поднялись по лестнице на верхний этаж, превращенный в бальный зал с купольным потолком шестнадцати футов высотой и огромным мраморным камином у дальней стены. Сердце Минди забилось быстрее. Она всегда мечтала жить в такой квартире, в похожей комнате, в настоящем замке на неприступной скале с панорамным, на триста шестьдесят градусов, видом на Манхэттен. Было удивительно светло. Каждый ньюйоркец мечтает о свете в доме, и лишь немногим выпадает такая удача. Живи она здесь, а не в полуподвальной кроличьей норе, может, и узнала бы, что такое счастье...
– Я тут думала, – подала голос Инид. – Может, разделить квартиру и продать поэтажно?
Да, готова была согласиться Минди, может, они с Джеймсом наберут денег на верхний этаж?
– Для этого потребуется специальный кворум домового комитета, – напомнила она.
– И сколько времени это займет? – спросила Бренда.
Минди взглянула на Инид:
– Ну, все зависит от того, как пойдет дело.
– Боюсь, это неудачная идея, – вмешалась Бренда. – Подобную квартиру еще никогда не продавали на Манхэттене, тем более в этом районе. Триплекс уникален, его нужно занести в Национальный реестр исторических мест...
– Здание давно там числится, но только его экстерьер. А квартиры туда не входят. Жильцы имеют право поступать с ними по своему усмотрению, – сказала Инид.
– Очень жаль, – сказала Бренда. – Если квартира занесена в Национальный реестр, это привлекает приличных людей, способных ценить красоту и историю. Тогда хозяева уже не могут сбивать декоративную лепнину, например.
– Мы не собираемся превращать наш дом в музей, – возразила Минди.
– Сколько примерно стоит эта квартира? – спросила Инид.
– По моей оценке, триплекс можно продать миллионов за двадцать. Если вы разделите квартиру, то сильно потеряете в деньгах: каждый этаж оценят в сумму не более трех с половиной миллионов.
Минди вернулась к себе, опьянев от волнения. Неподвижный воздух квартиры показался ей спертым, удушающим. Летом в погожие дни, когда солнце поднималось достаточно высоко, узкие полосы света просачивались в дальние комнаты, выходившие в выложенный бетонной плиткой маленький внутренний дворик шириной восемь футов. Они с Джеймсом давно подумывали облагородить патио, но дальше планов дело не шло: любая переделка требовала не только одобрения домового комитета,
У себя в кабинете Минди отыскала последнюю выписку с банковского счета и прикинула сумму семейных накоплений: на сберегательном счете у них двести пятьдесят семь тысяч, на пенсионном – сорок, тридцать на чековом счете и около десяти тысяч в акциях. Когда-то Джеймс хотел вложить деньги в фондовый рынок, но Минди сказала: «Я что, похожа на идиотку, швыряющуюся деньгами? Фондовая биржа – это легализованная азартная игра, а ты знаешь мое отношение к азартным играм – к лото, например». Итак, получилось около семисот тысяч долларов. Да, это больше, чем у многих других американцев, но в мире, где вращались Гучи, это были жалкие крохи. Частная школа для Сэма стоила тридцать пять тысяч в год, колледж обойдется минимум в полтораста. Правда, их полуподвальная квартира, купленная по частям во время падения цен на недвижимость в середине девяностых, стоила теперь по меньшей мере миллион, но для покупки пентхауса по-прежнему не хватало полутора миллионов долларов.
«Может, продать все и махнуть на Карибы?» – подумала Минди.
Сколько стоит дом на Карибах? Сто, двести тысяч? Она будет плавать, резать салаты, читать, а Джеймс будет писать трогательные романы о местных заварушках. Да, это означает сдаться, ну и что? Единственная заминка – Сэм. От Карибов он будет в восторге, но на пользу ли ему такая перемена? Прекрасный, милый мальчик – несмотря на то что абсолютно гениален, ничуть не задирает нос из-за своих способностей, в отличие от некоторых приятелей. Отъезд из Нью-Йорка поставит крест на образовании ребенка – доступ в «Лигу плюща» для него автоматически закроется. «Нет, – покачала головой Минди, – мы не сдадимся. Мы проявим волю. Мы останемся в Нью-Йорке, вцепимся ногтями в бетон, если это нужно для счастья Сэма».
От резкого звонка в дверь она подскочила. Кто бы это мог быть? Наверное, Джеймс, накупивший дорогущей еды в «Ситарелле» и в очередной раз забывший ключи.
Однако это оказалась Инид Мерль.
– Сэм дома? – поинтересовалась она. – Мне нужно установить новую программу, хотела спросить, не поможет ли он.
К Сэму весь дом обращался с техническими проблемами. Если у кого-то глючил ноутбук, звонили Сэму, юному компьютерному гению, который организовал «скорую техпомощь» на дому и за небольшую мзду налаживал технику всем соседям.
– Сэма нет, – ответила Минди. – Уехал на несколько дней.
– Перемена обстановки всегда полезна. Куда?
Минди стояла в дверях, загораживая проход. Она не хотела, чтобы Инид видела ее квартиру – не столько из желания скрыть от посторонних глаз свою частную жизнь, сколько от ощущения неловкости. К тому же ее враждебное отношение к Филиппу до некоторой степени распространялось и на Инид как на его близкую родственницу.
– На север штата с приятелями. Я скажу ему подняться к вам, когда он вернется.