Пятьдесят оттенков хаки
Шрифт:
Матвеев улыбнулся – это привычку дочь переняла у Анны. Антон зацепился за табурет, едва не выронил тарелку и скороговоркой выпалил: «Фу, ты, ну, ты, гадкий черт!»
– Ты, брат, чего ругаешься? – пряча улыбку, упрекнул отец.
– Он, папочка, все за тобой повторяет, – заступилась Нина.
– Виноват, исправлюсь. Тошка, а ты чем сегодня занимался?
– Белку рисовал. Папочка, знаешь какой у нее хвост?
– Большой и пушистый, – не задумываясь, ответил Виктор.
– Нет…
– Красивый и рыжий? – неуверенно предположил он.
– Нет!
– Беличий, –
– А вот и не угадали, – захлопал в ладошки малыш и по слогам с особой значимостью произнес: – Ко-лы-шу-щий-ся!
– Вот это новость! – восхитился отец. – Откуда ты такое замечательное слово знаешь?
– Это все Светка, – не стал приписывать себе чужих заслуг мальчуган и с грустью сообщил: – Па, а меня больше Нине не будут отдавать – она тоже маленькая.
– Я большая, но не взрослая, – возразила сестра. – Татьяна Львовна говорит, взрослыми становятся в четырнадцать лет.
– А еще она сказала, что вы с мамой меня не любите, потому что поздно забираете. И мама плакала.
– Вот почему она огорчилась, схожу, приглашу ее за стол.
В зале было темно. Анна лежала на диване лицом к стене. Ее роскошные волосы лунным облаком разметались по огромной подушке. Их тонкий аромат кружил голову. Виктор присел рядом, погладил голову жены и поцеловал в висок. Она не шелохнулась и на приглашение к ужину, не оборачиваясь, с вызовом уточнила:
– А разве ты не сыт, дорогой?
– Интересно, где же я мог поесть?
– Мне тоже интересно, где ты ходишь до самой ночи.
– На службе. Я целые сутки мотался между городом и МИКом. Ни поесть, ни присесть – у нас нештатная ситуация.
– При переводе в город ты обещал, что будешь приходить пораньше. А теперь я даже не знаю, где и с кем ты бываешь!
– Ты это серьезно? – улыбнулся Виктор.
Мысль о ревности его скорее позабавила. Анна почувствовала это, и по ее лицу пробежала тень недовольства. Это не ускользнуло от мужа. Он решил сгладить конфликт объятиями. Супруга с откровенной неприязнью оттолкнула его руки и, вскочив, пересела в кресло.
– Не прикасайся! Или ты вовремя приходишь домой…
– Или?
– Или убирайся на все четыре стороны!
– Вот как? – устало поинтересовался Матвеев.
– Именно! Мне такой муж не нужен!
– Нюта, я объяснил: у нас заморочки с немецким прибором!
– Отговорки в пользу бедных! Успевай в рабочее время. А то сына забрать некогда, денег заработать негде, а обниматься – пожалуйста, здесь и сейчас!
– Аня, я сто раз повторял: мой рабочий день и зарплата такие же, как у всех. Но другие жены как-то управляются, не скандалят и не скулят.
– Вот именно: «как-то». А я хочу жить нормально, прилично одеваться, отдыхать летом у моря, зимой ходить в шубе. Еще хочу…
– «Я, я, я», «хочу, хочу, хочу»! – нервно повторил Матвеев. – Аня, опомнись! Сколько тебе можно говорить: есть только «мы» – семья. Нас четверо. И со временем у нас все будет.
– Это когда же «у нас все будет»? – взорвалась Анна. – Когда мне стукнет сто лет,
– Тебе это не грозит, – Виктор хотел прижать жену, но она вновь увернулась. – Всем сейчас трудно. Должен же когда-нибудь закончиться этот бардак в стране! Не могут же перестройка и инфляция продолжаться вечно! Об армии обязательно вспомнят.
– Кто?! Те, кто носит пиджаки по цене годового довольствия офицера? Не смеши меня! Они пришли делить, а не делиться! А я устала стоять в бесконечных очередях и отоваривать эти проклятые талоны! – ее голос задрожал. – Я не могу объяснить Антону, почему в магазине нет кур, круп, сыра и фруктов. Куда пропали мыло, порошок, игрушки, наконец! Научи меня, как прокормить семью, если нашей доблестной армии третий месяц не дают денег?!
– Аннушка, это ненадолго, надо потерпеть самую малость. Согласись, мы живем не хуже других. Ты работаешь в продслужбе, потому у нас всегда есть законный паек, а у кого-то и этого нет.
– У меня больше нет сил таскать паек и тяжести! Я не хочу заниматься домом и детьми одна, не хочу давиться в очередях в поисках куска колбасы и штурмовать «Детский мир»!
– Большинство терпит…
– Вот и живи со своим большинством! Их мужья, между прочим, по выходным мотаются в область и привозят на продажу дефициты!
– И ты согласна ими торговать?
– А ты на что? Мужики сами же и стоят за прилавком.
– Я этого делать не стану! – вспылил Матвеев. – Офицеру приторговывать – последнее дело! Позор и унижение!
– А так жить не позор? А не уметь содержать семью – не унижение? Я тебя предупредила: если с завтрашнего дня ты не забираешь из сада Антона, пеняй на себя и своего Тополевского!
– А Тополевский здесь причем?
– А кто тебя держит допоздна? Кто домой не пускает?
– Чувство долга!
– Вот им и питайся! А я умываю руки!
– Аня, одумайся!
– Ни за что! Ты у нас глава семьи? Вот и заботься о нас!
Анна разрыдалась. Виктор хотел ее успокоить, но получил пощечину. Потирая лицо, он вышел к детям. Притихшие и печальные, они сидели с нетронутыми макаронами. Нина обняла Антона, губы которого беспомощно тряслись. В глазах обоих застыли слезы. Ребятня с ожиданием и надеждой смотрела на отца. «Страсть как есть хочется, – пряча глаза, нервно улыбнулся он, – а мама решила не кушать – села на диету».
После ужина Нина вымыла посуду и усадила на колени брата. Матвеев с нежностью посмотрел на детей: «Айда на боковую, а то свалимся прямо под стол». Ребятня послушно поплелась следом…
Анна открыла глаза и не сразу поняла, что ночует в складской бытовке. Старенький диван протяжно скрипнул. В ее ладонь уткнулась чья-то пушистая мордашка. Женщина вздрогнула от неожиданности, испуганно вскрикнула, но, видя котенка, уложила его рядом с собой. Малыш перебрался в ноги и заурчал. Когда хозяйка заплакала, он переполз на подушку и стал слизывать с ее лица слезинки. Анна расчувствовалась, прижала подкидыша к себе и зарыдала в голос.