Пятицарствие Авесты
Шрифт:
— Да ладно!.. Такое с ним и раньше бывало, — успокоился Женя.
— Бывало, конечно, но всё пошло хуже; ему и намекать уже начали, чтобы сворачивал
свои дела.
— Ну и правильно! — воскликнул Евгений. — Куда он лезет? Там всё уже схвачено.
— Ему говорили, чтобы бросал это занятие, — вмешался Николай Петрович. — Ханты
уже ничего кроме чёрной рыбы не предлагали.
— Что значит «чёрной»? — поинтересовался Виктор.
— Ну, щучка, там, налим и мелочь всякая.
—
Колычева Владимир.
— Анна говорила, — досадливо отмахнулся тот.
— Что? Уже здесь такое есть? — поинтересовался Виктор.
— Да и эта не одна уже. Причём это секта трясунов.
— Вот оно — лицо наших интеллигентов! — усмехнулся Николай Петрович. —
Сначала возмущались старыми порядками, которые им жить не давали, потом ринулись
делать жизнь, какую им хотелось, а как не получилось, ударились в мистику. Но что
интересно, обижаются, когда интеллигенцию называют дерьмом.
2бЗ
— Ну, я думаю, обобщать-то не стоит, — возразил Виктор.
— Стоит! — уверенно отвечал Николай Петрович. — Стоит, если поглядеть, как она
вела себя в последние годы. Где тот гуманизм, человеколюбие, желание справедливости,
равенства, которые присущи были интеллигенции девятнадцатого века? Ничего не
осталось, кроме собственного «эго». Недавно я читал книжку одну на тему смысла жизни.
Так её автор «категорический императив» даже не рассматривает, называя его просто
прилагательным и существительным.
Все увлеклись разговором, и никто не понял, почему Колычев встал и пошёл к двери.
— А вот и Тамара! Легка на помине, — сказал он, впуская гостью.
Та вошла, отряхнула снег с воротника пальто, с песцовой шапки, сняла перчатки,
поздоровалась.
— Косточки мне перемываете? Ну-ну... А ещё говорят, что мужики не сплетничают.
— А мы и не сплетничали, просто некоторые интересовались, правда ли, что
пятидесятники говорят на иноязы- ках, когда в трансе? — подмигнул Владимир Виктору.
— Правда, — просто отвечала женщина. — Во время общения с Богом на некоторых из
нас снисходит святой дух, который говорит их устами с остальными.
— Ну вот! — укоризненно сказал Евгений. — Дайте женщине сесть.
Он подал ей стул, единственный в гараже, остальными сиденьями были табуретки.
— Мне интересно, племянница, вот как ты, простая, грешная женщина, которая и
выпить — выпивала, и... Вот насчёт других грехов я не буду — не знаю потому что, — как
ты святой-то стала? — спрашивал Петрович.
— Стала вот.
— Но ведь ещё полгода назад... Да ещё меньше... ты думала по-другому! — он казался
растерянным.
—
частную собственность.
— Ну уж нет! Просто правила игры изменились. Я был против этого, но вы приняли
новую Конституцию, и я вынужден жить по новым правилам. Хотели капитализма —
получите капитализм. У меня соседка есть... Всю жизнь проработала уборщицей в конторе,
в общежитии. Так яеда- ла этого капитализма! Спрашивал её: зачем он тебе, ведь кто-то
будет богатым, кто-то бедным. Смеялась, говорила: все будут богатыми. Молчит теперь, не
смеётся.
— Бедными, богатыми, зато не коммунистами.
— Но при коммунистах-то все были равны, а сейчас только и слышно — средний
класс. Если есть средний класс, значит, есть низший класс и высший?
— Это жизнь, дядя.
— Вот от этой жизни некоторые и сбегают в секты.
— Петрович, оставь в покое человека, — решил вмешаться Колычев. — Ты мне
звонила? — продолжал он.
— Звонила. Аня ответила, что вы в гараже. Я хотела спросить, не знаете ли вы что-
нибудь об Анатолии.
— Нет, ничего... Я только сейчас узнал, что он уехал.
— Неделя уже прошла, а я не знаю, что и думать.
— Зря ты волнуешься, Тамара, — сочувственно сказал Петрович.
— Мне тоже кажется — зря. Ведь это же не первый раз с ним.
— Не первый... Но мне всё равно что-то тревожно. Короче, я буду у Ани. Разузнайте,
что сможете, — она встала, надела свою песцовую шапку и вышла из гаража.
— Я даже не знаю, чем помочь, — проговорил Владимир.
— Я знаю, — сказал Колычев. — Я знаю знакомых Анатолия. У меня есть телефоны.
Завтра всё будет известно.
2бЗ
Он помолчал, потом, обращаясь к Виктору, сказал:
— Ладно, одевайся, я отвезу тебя, — а прощаясь, поблагодарил за помощь и пообещал
позвонить при нужде.
Однако случилось так, что Виктор простыл, выйдя вспотевшим на открытый воздух в
морозную и ветреную погоду. Более десяти дней он принимал различные антибиотики, но
простуда не проходила, и в конце концов был вынужден пойти в больницу, где его
немедленно направили на флюорографию. Но после этого у него появилась надежда на
новые лекарства, более эффективные, как казалось, и можно было попытаться ими
воспользоваться. Прошло пять дней после посещения поликлиники, но кашель не
проходил, и в это время ему сообщили, что звонили из больницы с требованием
немедленно прийти на приём к врачу. Виктор, озадаченный, вынуяеден был явиться к