Пятнадцать поцелуев

Мельникова Валентина

— А мне не больно?

— Всем больно. Мы ведь думаем, что живём в мирное время, но война продолжается. Просто это другая война.

— Что это значит?

— Ну вот смотри. Ты сама рассказала про тётку. И про родителей, которые столько лет жили вместе, а сейчас грызутся из-за денег: кому утюг достанется, кому стулья. Мне кажется, люди придают чрезмерное значение всякому имуществу и богатству, как будто большое состояние равноценно большому счастью. Но это не так. Кто так думает, тот проживёт несчастливую жизнь, потому что нельзя прожить без лишений, нельзя принимать их близко к сердцу. Ну, вот, скажем, сломается у кого-то машина, что он скажет? Обычно вот что: «Ах, какая досада, опять деньги тратить, да ещё и пешком

ходить сколько» — и это я ещё опустил все эмоции и слова нехорошие. И настроение соответствующее у человека. И здоровье от этого портится. А нужно как? Нужно сказать: «Спасибо, Господи! А вдруг бы машина сломалась в пути и произошла авария? И погиб бы кто — сам ли я, близкие мои или ещё какой человек. А так — лишь груда железа пострадала. Ещё накопим и купим. А пока, значит, пешком полезно мне походить». Да только кто так думает? Все злятся. Да ещё других обвиняют, на них срываются, Богу жалуются. А Он их, может, спас от чего-то более страшного. Глуп тот, кто привязывается к вещам, потому что тогда не человек господствует над ними, а они над человеком. И уже человек машине служит, понимаешь?

— Тогда почему же все так стремятся к богатству? Заработать, накопить, да ещё чтоб надолго хватило?

— Это даёт им ложную уверенность в завтрашнем дне. Вроде как сделали себе «подушку безопасности» и успокоились. А что будет завтра — никто не знает. И будет ли завтра — кто нам сказал? Кто дал такую гарантию? Гарантия в жизни у всех только одна — что рано или поздно человек умрёт. А вот случается — заболел, например, онкология. Ну и что? Ну, есть деньги, отправили его лечиться в Германию, а там врачи говорят: «Не можем помочь вам, четвертая степень». И говорит человек: «На-те, возьмите мои деньги! Всё берите, я ещё заработаю, мне ничего уже не нужно». А только не всё могут «шуршики». Что же получается? Человек тратил здоровье, нервы, зарабатывал эти деньги, а теперь они даже не могут ему восстановить это здоровье? И время уже не вернуть. И ради чего всё было? Это тщеславие — думать, что ты «снаряжён». Мы ведь сами приколачиваем себя к земле. Сначала стремимся накопить, заработать, добыть, захватить. Потом — сохранить, уследить, застраховать. Конечно, никто не может упрекнуть в этом: умный человек всегда должен быть предусмотрителен. И, само собой, никто из нас не хочет отставать от других, касается ли это норковой шубы, нового телефона или чегой-то ещё. Но это «хочу» не должно придавливать нас к земле, замутнять рассудок, порабощать. А то ведь, знаешь, кто ни в чём не знает меры, тот способен на аферы.

— И как же жить-то в таком мире? — вздохнула я, понимая, какая тонкая грань в этой жизни. Вот ты говоришь о других — не понимаешь, осуждаешь, — а вот ты и сам уже такой, просто не замечаешь.

— А секрета никакого и нет. Просто нужно любить людей, а не вещи. Знаешь, как говорится? К себе будь строг, а других пусть судит Бог. И ещё скажу тебе: никогда не стоит отчаиваться и опускать руки, даже если ошибся. Всегда можно попросить прощения и исправить ошибку, пока живой. Надо продолжать жить. А на живом — всё заживёт.

В коридоре послышался шум, и я напряглась.

— Сашка пришёл, — прокомментировал дед и вышел встречать его.

Видимо, у Саши были свои ключи, потому что не успел Виктор Михайлович дойти до двери, как уже послышался Сашин голос:

— Привет, дед.

И, после паузы — видимо, вещи мои заметил:

— У нас Вера?

То, что он назвал меня по имени, ободряло. Не «эта» или что-нибудь в этом роде.

— Да, чай пьём. Ты будешь? — сказал дед так, словно я была частой гостьей и вовсе не Сашиной, а его — Виктора Михайловича — знакомой.

Что он ответил, я не расслышала, но, видимо, буркнул что-то не очень довольное, потому что дед усмехнулся:

— Гордый чуб головы не клонит.

— Дед, как ты там говоришь? «Затевая эту тему портишь нервную систему», — ответил Саша, и всё же

показался на кухне. — Привет, — бросил он, не глядя на меня, и тут же полез в холодильник. — О, суп.

Парень по-хозяйски поставил кастрюлю на огонь, стал искать что-то в ящиках, и я быстро поняла, что он намеренно оттягивает время, не поворачиваясь ко мне лицом, потому что в этом случае нам придётся как-то взаимодействовать.

На какое-то время воцарилась тишина, а после Виктор Михайлович, мудро рассудив, что от нас толку не добьёшься, вдруг выдал:

— А ты, Вера, Чехова любишь?

Я даже не сразу нашлась с ответом. Книг-то читаю немало, но в основном современных авторов, а вот с классикой у меня отношения сложные. Однако кое-что всё же на память пришло.

— Не то чтобы очень люблю, но читала. «Дама с собачкой» мне нравится и «Дом с мезонином».

— Ну вот у Чехова, Антона Павловича нашего, была одна мудрая фраза: “Если не знаешь, что испытываешь к человеку — закрой глаза и представь, что его больше нет. Нигде. Не было и не будет. И всё тогда станет ясно”. Очень хорошее упражнение. Рекомендую проделывать, если в чём-нибудь сомневаетесь.

Намёк мне был ясен, и я украдкой взглянула на замершую Сашину спину. Он, видимо, тоже всё понял. Потом повернулся. Посмотрел на меня, прислонился к углу холодильника, скрестив на груди руки, перевёл взгляд на дедушку.

— Дед, заканчивай пропаганду.

— А я при чём? Это Чехов, его народная мудрость.

С этими словами Виктор Михайлович поднялся из-за стола и по-стариковски прошаркал к выходу.

— Пойду давление померяю, — заявил он, хотя всем было понятно: даёт нам возможность самим разобраться.

А у нас воцарилась почти идеальная тишина. Только слышно было, как суп вскипел, но Саша огонь тут же выключил и стал звенеть столовыми приборами.

— Будешь есть? — спросил, не оборачиваясь.

— Нет, спасибо.

«Тогда чего сидишь?» — задала себе вполне логичный вопрос.

Но уходить не спешила. И заводить разговор — тоже.

Подождала, пока парень нальёт себе суп и сядет за стол, и только потом, вздохнув, произнесла:

— Я могу сейчас уйти, но хочу убедиться, что ни один из нас потом об этом не пожалеет.

Он делал вид, что ему всё равно и продолжал есть.

Я уже начала раздражаться. И для чего всё это затеяла? Если ему наплевать на меня и задето его самолюбие — уж простите! Не стоило, пожалуй, навязываться. Ну, подумаешь, в первый раз возникло взаимное чувство. Настоящее. В реальной жизни. Узнала, что такое ответная симпатия. А теперь забудь, Вера, и возвращайся в свою привычную жизнь.

— Знаешь, это не я тебе врала, а ты мне, — заявила довольно резко, подстрекаемая раздражением и теперь уже собственной ущемленной гордостью. Это сработало: он прекратил есть и взглянул на меня. — Да-да, потому что ты дал мне понять, что я тебе дорога, интересна как личность, а оказалось, что всё это — пустые слова. Как только возникла первая трудность, ты тут же покинул дистанцию. Ну и как ещё это назвать, как ни трусостью? Ну и пожалуйста, упивайся тем, что тебя обманули, обидели, бедного. Только если бы для меня было главное найти парня из богатой семьи, я бы сразу тебя отвергла, а мне было с тобой интересно. И я ни о чём не жалею, хоть у нас и было такое короткое знакомство.

С этими словами, чувствуя себя отомщенной, я встала из-за стола и, расправив плечи, двинулась к выходу, но услышала в спину:

— Сядь. Пожалуйста.

Замерла на секунду, а потом подчинилась.

— Боюсь, ты недооцениваешь ситуацию, — заявил он и замолчал.

Саша смотрел на меня без улыбки и, кажется, забыл про обед. Поскольку молчание продолжалось и, на мой взгляд, затянулось, я уточнила:

— Какую именно?

— Мы не можем быть вместе.

— Обоснуй, — скрестила на груди руки. — Для меня причина «не быть вместе» может быть только одна — если люди друг другу не симпатичны.