Пятьсот веселый
Шрифт:
— Спит наш паренек? — послышался голос Василия Сергеевича.
— После такой передряги неплохо и поспать, — усмехнулся Владимир Астахов.
Генке не хотелось ни шевелиться, ни говорить, и он притворился спящим.
— Вы знаете, Василий Сергеевич, — снова заговорил Владимир вполголоса. — Когда этот Гена смотрит на меня, мне становится даже как-то неловко.
— Отчего же?
— Я и сам не знаю, как это объяснить. Он смотрит так, будто я какая-то знаменитость, будто ждет от меня чего-то необыкновенного…
— А
Они спустились на насыпь и ушли, разговаривая. До Генки долетело только слово «наивный». И хотя старичок произнес его скорее даже с одобрением, Генка расстроился: «наивный» — ну разве это не обидно! Эх, как хорошо начался этот день, и как плохо он заканчивался!
Поезд, видимо, готовился продолжать свой путь. Пассажиры начали заполнять вагон.
— Эй, Генка, ты не захворал, елочки? — Это Матвей неслышно залез на полку.
— Нет, не захворал, — буркнул Генка. В бесхитростном вопросе попутчика ему почудился какой-то намек. Может, тот уже знает о его позорном положении отвергнутого?
А Лена сейчас наверняка стоит с Арвидом у бруса. Можно даже и не проверять. Генка приподнялся — и точно: Лена стояла с Арвидом, а тот размахивал своими бестолковыми руками, такой противный, веселенький.
— Ты, парень, прихворнул или так отдыхаешь? — услышал Генка голос Ивана Капитоновича. — Рука ноет небось, это самое?
— Да ничего у меня не ноет. — Генка с досады дернулся всем телом.
— Может, тебя лихорадит? Так у меня спирт есть…
— Ничего мне не надо. — Генка хотел сказать это грубо, но голос его прозвучал, действительно, как у больного.
Лесоруб еще что-то предлагал, но Генка замотал голову пиджаком, чтобы отрешиться от всего. Надоедливый этот Иван Капитонович! Сидел бы себе с Николаем да про барсуков рассказывал. «Так скать», «это самое», «все как у людей». Откуда он знает, как все должно быть у людей? Даже вон старый учитель и Владимир не очень-то знают, как должно быть у людей…
«Да чего это я?! — вдруг спохватился Генка. — Может, правда заболел? Как я мог подумать плохо об этих людях! Как мог!»
Генке стало стыдно.
…В Омске провожали старого учителя. Николай суетливо помог ему собрать вещички и вызвался сам отнести чемодан Василия Сергеевича до вокзала.
Иван Капитонович загрустил. Когда Василий Сергеевич подал ему руку, лесоруб бережно пожал ее, потом порывисто обхватил старичка за плечи.
— Вот и туды-сюды, так екать, — пробормотал он и быстро отошел к другому брусу, на ходу доставая похожий на простыню, накрахмаленный и тщательно выглаженный платок.
— Прощайте, Василий Сергеевич, спасибо вам за все, — сказал Владимир.
— Я верю, что у вас все будет в порядке, — проговорил старый учитель.
Тут вперед высунулся
— Старикам везде у нас почет! — воскликнул он и подал руку.
— До свидания, Арвид. Хотелось бы с тобой встретиться лет через десять. Очень любопытно посмотреть, каким ты станешь.
— Поживем — увидим, будьте обо мне спокойны, — высокомерно и солидно заверил Арвид.
Подошла и Генкина очередь.
— До свидания, дружок. Как ваша рука?
— Чепуха. До Москвы заживет.
— А в институт вы поступите. Позвольте мне вас заранее поздравить.
— Спасибо. — Генка осторожно пожал сухую руку старого учителя. — До свидания, Василий Сергеевич.
Старичка пошли провожать Николай и Астахов. Все смотрели им вслед. И только Иван Капитонович махнул рукой:
— Да ну вас совсем, это самое. — И опять пошел к другому брусу. Через минуту он вернулся и виновато сказал:
— Ослаб я душой, это самое! Слезы сами наружу лезут, без спросу, туды их сюды. К старости это, думаю. Не иначе, так скать…
Арвид и Генка уже хорошо изучили капризный, взбалмошный нрав пятьсот веселого и могли почти всегда довольно точно определить, что взбредет в безграфиковую голову этого сумасброда.
А поезд мчался по степям, по безупречно ровной колее, лихо заломив дымную кепку-гриву. И, глядя на проплывающие равнины, ребята воображали себя то лихими конниками, то ковбоями, мчащимися на горячих конях по бескрайней сибирской прерии.
— В Ишиме будет смена бригады, — авторитетно заявил Арвид, вытянув шею, которую он ухитрился не отмыть даже в санпропускнике в Омске. — Надо провизией запастись, а то на одном хлебушке долго не протянем.
— О, Ишим — хорошая станция, елочки зеленые, — заулыбался Матвей. — Когда я ехал в Иркутск в культурном поезде, вышел в Ишиме — и глаза разбежались. Вот базар так базар! И караси, и окуни, и всякая рыба без названия!
— Мяса бы сейчас! — Арвид хищно клацнул зубами. — Строганинки. Ох, и рубанул бы я!
— А из рыбы строганину тоже делают? — спросил Генка.
— Отличник должен все знать! — нарочно громко возвестил Арвид и оглянулся на Лену. — Только где деревенским знать про строганину!
Но Генке неинтересно было даже и ругаться с Арвидом. После размолвки с Леной он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.
А Лена кокетничала, как казалось Генке, со всеми, особенно с Владимиром Астаховым. Так и вертелась возле Марины. Ну, ясно для чего: чтобы попасть на глаза «этому красивому дядечке»!
Генка страдал. Ему казалось, что все видят, как он страдает, и от этого было еще больнее и обиднее.
Арвид, черт полосатый, радуется. Все время заговаривает с Леной, и она смеется, слушая его дурацкие шуточки.