Пятый прыжок с кульбитом
Шрифт:
– Хм...
– я продолжал сомневаться.
– Антоша, я понимаю, тебе некогда, - она сочувственно покачала головой.
– Подсоби нам, родной, а за это я тебе холодца к празднику сварю. Настоящего, по правилам - у меня все компоненты есть! И говядина с мозговыми костями, и свиные ножки, и петушиные шейки, и индюшиный потрошок. А еще я тебе с ремонтом на кухне помогу, когда скажешь.
– Как это?
– Ну, пиво буду подносить, таранку чистить...
– бабушка смотрела преданным взглядом.
– Из старых запасов могу предложить нормандский
Такое самопожертвование заставило меня раскаяться в собственном эгоизме. Людям надо помогать иногда. Просто так, по-соседски и без меркантильных условий, верно? Доброта и скромность - вот два качества, которые никогда не должны утомлять человека.
На военный склад мы выдвинулись после ужина. Тихонько так нагрянули, чтобы избежать радостной встречи. Скромность украшает, поэтому хлеб-соль на рушнике не ожидали. Драку тоже не заказывали. Криков часовых из-за угла не раздалось и, слава богу, бережливых кладовщиков, чахнувших над златом, не обнаружилось.
Да ладно людей, тут вообще ничего не нашлось! Как в воду бабушка смотрела...
На складе царило гробовое безмолвие. В свете прибора ночного видения, зеленоватом и слегка дрожащем, пыльный бетон неровного пола походил на пустыню Сахару, только без барханов. Однако, в отличие от пустыни, здесь было сыро и зябко. И шаги тяжелых ботинок звучали гулко.
– Гладкое поле, белая полянка, - пробормотал Артем, оборачиваясь на месте вслед за мной.
– Ни травинки, ни былинки.
– Ага, - поддакнул я.
– Ни скотинки, ни животинки. Только запашок...
В прошлой жизни мне приходилось бывать в пустыне. Там пахнет горячей пылью и сухой травой, здесь же явственно отдавало общественным туалетом.
– Пустынно как-то, и ни души, - опечалился Трубилин.
– Жаль, что нам так и не удалось послушать начальника транспортного цеха.
– Да уж, - согласился я с такой досадой.
– Ни послушать, ни увидеть. Наверно, именно так выглядит космос.
В гулкой пустоте мы дошагали до дальней стены, где низкой сиротливой горкой высилось несколько древних ящиков. Трубилин заглянул в план склада, что вчера по памяти нам нарисовал Денис. Потом уставился в текст, приклеенный к ящику.
– Фигня какая-то. Танковые снаряды 1944 года, - недоверчиво сообщил Трубилин то, что я и сам видел - пояснительные надписи на ящиках делались русским языком.
– А где гранатометы? Придется нырять через стену.
Мне захотелось почесать затылок, но мешал шлем:
– Без разведки? А тебя неизвестность не пугает?
– Михалыч, хватит прикалываться. Чего мне опасаться рядом с тобой?
– слегка удивился Артем, и процитировал: - Вот пуля просвистела, в грудь попала мне. Спасся я в степи на лихом коне.
Ясное дело, конь у тебя добрый... Святая простота! Вот так рождаются мифы. Лично я оптимизма не испытывал. Что бы ни говорили, я не былинный герой. Вряд ли смогу, презрев смерть, отважно бросаться с шашкой на вражеские окопы, как это делал красный командир Чапай.
Огнестрельное и ножевое ранения мой организм перенес относительно спокойно, а вот испытывать тушку тела воздействием взрыва не хотелось. Кто его знает, может и на молекулы к чертям разнесет. Но делать нечего.
– Раз других вариантов не видишь...
– вздохнул я.
– Попытка не пытка, - хмыкнул Артем.
– А спрос не беда.
Еще раз заглянув в план, Трубилин показал направление:
– Тогда веди, Сусанин.
Врытые в землю хранилища располагались одно рядом с другим, так мы и пошли. Однообразная череда складов, слегка наполненных всякой всячиной, точнее, старой рухлядью, радовала мало. Гаубичные и танковые снаряды, авиационные бомбы, мины, ракеты реактивных систем залпового огня - сплошь допотопных годов выпуска. Местами они лежали ржавыми кучами, состарившись в ожидании утилизации. Денег на это нет, и наверно, уже не будет никогда. Народная мудрость в таких случаях утверждает: богато не жили, нечего и начинать.
На третьем по счету складе Трубилин обнаружил диковинку - винтовки Мосина и пулеметы «Максим».
– Ни фига себе, - поразился я, разворачивая парафинированную бумагу.
– Как новенькая!
– А им сделается?
– флегматично заметил Артем.
– При правильном хранении, да в специальной смазке, винтовка еще сто лет пролежит. Патроны столько не живут, протухнут, а железо останется вполне рабочим.
Свою речь Трубилин закончил цитатой:
Из ничего пришли в ничто мы.
И уйдём как всё живое.
Вокруг лишь бездна, та же пустота.
– Печальнее этого может быть только пустая постель, - согласился я.
Спустя некоторое время, пройдя седьмой по счету склад, я настолько извелся, что уже ничего не опасался. Более того, нарастало желание встретить какого-нибудь сотрудника этого кладбища, чтобы задать простой вопрос: здесь вообще что-нибудь порядочное есть, кроме пожилого железа? А если нет, тогда зачем я брился, раз гости не пришли?
Судя по злобному сопению Трубилина, его мысли мало отличались от моих собственных.
– В больнице города Портленд одновременно забеременели девять медсестер родильного отделения, - по ходу сообщил я известие, почерпнутое на днях из интернета.
– Разве так бывает?
– вяло удивился он.
– Всякое бывает. Но здесь такое точно невозможно.
– Почему?
– По одной причине, - я повел рукой.
– Живые медсестры в этой местности отсутствуют как явление.
– У них там, за океаном, все не как у людей. Мэром Чикаго работает темнокожая лесбиянка, а известный гей Пит Буттиджич борется за выдвижение на пост президента США.