Пыль на ладонях
Шрифт:
– А-а! – догадался Егор. – Революционное студенчество… Проходили уже, воду матросам так и не дали. Ты у полубаб за комиссара?
– Егор!
– Прости – у недопарней.
– Егор! – Ленка обожгла его взглядом.
– Извини, не люблю я их. Хоть ревновать не к кому – и на том спасибо. Что вам мирно не сидится, счастливые дети богатых родителей?
– Просто пошли со мной, ладно? – терпеливо попросила Лена. Он коротко взглянул на неё: подрагивает, без пафоса, боится.
– Волнуешься? – пощадил он её. Пауза. Глаза встретились, неуверенный кивок в ответ.
– Да.
– Угробите
– Я декану обещала.
– А он будет?
– Ну… – Ленка пожала плечами. Значит, нет.
– За что хоть боремся? – поинтересовался Егор без всякого энтузиазма.
– Ты пойдёшь? – обрадовалась Ленка.
– Я же обещал исполнить желание, – сказал Егор.
– Егор, ничего дурного: ребята постоят с плакатами, пособирают подписи…
– Как бы они люлей не насобирали, – хмыкнул Егор. Погрозил пальцем. – Только уговор: запахнет жареным – унесу на руках. Пускай твой штаб сам отдувается, хороший петух на нарах в цене. Выберутся как-нибудь.
– Тьфу, Егор! – обиделась Ленка. – Только плакаты подержать… Ты чего, боишься? – она попробовала язвить.
– Боюсь, Чекуряшечка моя. Меня в восемнадцать лет так научили бояться – до усёру… – он «бахнул» в окно из указательного пальца.
– Ну да, лучше бутылки в день десантника о головы разбивать! – уколола она.
– Ты пляски домашних животных не тронь. Дети набухались, подрались, проснулись – отпустило. А твоих однокурсников так цепляет, что тащить будет, пока доктора диагноз не поставят. Лечить будут страшно-о…
– Ты пойдёшь со мной? – оборвала Ленка.
Егор кивнул:
– В сторонке постою, пивка попью. Пиво будет? Какая революция без стимуляторов! Телеграф, телефон, вокзал, банк, прокуратура, жандармерия… Чур мой банк. Постой, Ленок, вот моя мечта! Назначай меня экспроприировать награбленное.
– Болван, – обиделась Лена.
Он проскрипел старинный гимн:
– Вихри враждебные веют над нами… – и поцеловал в губы. – Погубишь ты меня, душа моя.
Глава 2
Кузьмич выразительно стукнулся очками о часы, с удивлением обнаружил, что сейчас далеко не вечер, а самое что ни на есть утро, грозно-наставительно спросил:
– Куда? – руки ветерана перестройки мяли страничку кроссворда.
– Утро же, – улыбнулся Егор. – Выходной. С наступающим вас, Павел Кузьмич.
– С каким это? – вахтёр недоверчиво покосился на Славку, снова вернулся к Егору.
Егор протиснулся между «вертушкой» и тяжёлым взглядом престарелого вахтёра.
– Не помните? – Егор кивнул на портрет Президента, что украшал потрескавшуюся штукатурку позади Кузьмича. Тот машинально повернулся, крякнул с досадой:
– Запамятовал, – благожелательно поинтересовался вахтёр. – К Ленке?
– К Елене Сергеевне с визитом, – поправил Егор.
– Знаю я, чем ваши визиты заканчиваются… А это кто с тобой?
– Кузьмич ещё раз неприязненно поглядел на Славку. Тот артистично тряхнул подбородком, представился:
– Лейб-гвардии ефрейтор
– Собутыльник, значит?
– Обижаете – сокамерник, – оскалился Славка.
– И этот к Ленке? – не ожидая ответа, ещё раз чиркнул взглядом по Егору, что-то заметил, изумился. – А медальку чего нацепил, первокурсниц охмурять?
Егор прикрыл курткой отворот пиджака, огладил ладонью и оповестил:
– Мы пошли.
– Ну, идите, – Кузьмич пожал плечами, разблокировал «вертушку», пропуская их в фойе. Пожелтевший палец перевернул страницу журнала.
Оргкомитет «Восстания» оказался жидким воинством из пяти волосатых активистов. Они стерегли рулоны бумаги, изнутри которых проступали гуашевые контуры обличительных фраз.
Революционеры скучали и мандражировали, потягивали утайкой из алюминиевых банок дешёвенький коктейль. Крайний справа, судя по смелому, как у Кибальчича, взгляду, опохмелялся со вчерашнего и Президента не боялся. Он-то и встретил Егора: спрыгнул с подоконника, оправил френч, вяло потянулась к Егору ладошка:
– Привет. Артём, – представился он, в голосе появился театральный бас, с явной задачей добавить мужественности. – Лена говорила, что ты придёшь, – деловито показал на рулон агитки, махнул рукой. – Выбирайте себе что-нибудь. Вас двое… Вот это понесёте… – он, не дожидаясь реакции Егора, развернул один из плакатов…
– Смело, – протянул Славка, обойдя опешившего от матросского напора Егора. Вывернул неловко голову, чтобы удобнее было смотреть. На плакате был изображён Президент, вполне себе узнаваемо, он венчал собой коричневый торт из фекалий, обрамлённый двадцатью свечами. Фоном служила радужная свастика. Славка повторил: – Смело. А давайте-ка, молодые люди, к нам в цирк – клоунов недобор.
Активист Артём заиграл желваками, покосился на друзей, ища поддержки. Те беззвучно пульсировали, но градус ещё не подошёл. Сквозь пузыри воздуха вырвалось:
– Как… Как вы не понимаете?! – Монументальный Президент удостоился жеста указательного пальца, прямо под торт. Егор смотрел на раскрывающийся рот студента, но не слышал его. На языке вертелось единственное слово: «Идиот».
– Демократизация… Семья европейских народов… Свобода волеизлияния… – надрывался активист, погружаясь в транс, – … фашизм, вы понимаете, что такое фашизм? Страна погрязла в произволе властей… А эти дома «головастиков»! Такое было только при Союзе: прятать инакомыслящих рядом с сумасшедшими…
– Согласен, лучше в баню, – встрял Славка. – Там все голенькие, без регалий. Не сразу разберёшь, кто идиот, а кому по должности положено.
– Да вы… – оскорбить Артём не решился, только вытянулся струной и презрительно скривил губы. Теперь он смотрел на Славку и Егора свысока. Не взлетел бы.
– Лена где? – требовательно спросил Егор.
– У чёрного выхода автобуса ждёт, – лениво отозвались с другого подоконника. Парень сидел на нём с ногами, зажав меж коленей банку коктейля, и грустно смотрел в окно. Тёмно-синяя армейская куртка отливала старинной засаленностью.