Пыль на ладонях
Шрифт:
– Не верь ему, Лен, – оскалился Егор. – Это он меня споил.
– Клевета! – возмутился Славка и немедленно переключился на компанию студентов. – Эй, мохнатый, перестань разливать – до площади убухаетесь! Чем греть протест станете, идеей? Очкастая, убери бутерброды – не в поезде. Боже мой, и эти люди едут свергать власть… По машинам, я сказал! Дверь, дверь закрывай – напьются, разбегутся. Егор, давайте внутрь.
Затарахтел двигатель, водитель дождался, когда последние участники митинга втянутся внутрь автобуса, с лязгом разложилась «гармошка» двери. Ударив по газам, водитель заставил
Полдень украсил площадь ласковым солнышком. Студенты были не первыми – у подземного перехода коммунисты развернули свою агитку. Стенку из фанеры украсили кумачом, поверх которого висели портреты героев и свидетельства трудовых подвигов. На красноармейском столе с алой скатертью стоял старинный патефон. Крутилась заезженная раритетная пластинка. Казалось, сквозь треск помех поёт Шульженко. Что-то про платок голубой. Прохожие умиляются, тычут пальцами в антиквариат, объясняют что-то отпрыскам. А им ничего, кроме мороженого, не интересно. Здоровый детина с красным ситцем поверх кубанки – ни дать ни взять кавалерист из армии Будённого – ревниво поглядывает на плебейскую толпу. Будто это он сам, ночами, при свете лучины изобретал этот патефон, а потом собирал на коленке с помощью ножа и вилки. И флаги, флаги, флаги – серп и молот, а где-то маленький Ильич с кудрявой головой. Коллеги были на разогреве, поэтому призыва к мятежу пока не слышалось.
Золочёный идол Президента комфортно сидел на месте дедушки Ленина. Как и прежний владелец гранитного стула, Президент обращал умный, полный надежд и веры взгляд навстречу человеческому счастью. Но, в связи с круглым юбилеем, дорогу к этому счастью заслонял гигантских размеров штандарт, где красовался президентский близнец, только не из золота. Мечты о счастье в двойнике не убавилось. Президенты смотрели друг на друга, нежно любовались, обменивались тайнами мироздания и законами развития социума.
Под штандартом рабочие за ночь собрали сцену, теперь на остатках сил и терпения они настраивали аппаратуру. Женщина в богатом кокошнике мучила микрофон бесконечными «раз-раз» да продирала горло нотами различной высоты. Готовилась потрясти слезливого зрителя. Малыши в косоворотках с фанерными балалайками нескладно изображали народный танец. Репетировали. Румяные мордашки часто оглядывались на площадь, чем выводили художественного руководителя из себя. Он временами перекрикивал даже дородную бабищу в кокошнике. А вот оппоненты по политической борьбе, похоже, радовались за рождение кумира с раннего утра. Это был слоёный пирог разнообразнейших людей: курсанты военного училища – они грустили (запрещали выпить), студенты, суровые рабочие. Но самый мощный слой, начинку праздничного пирога, составляли стальные бабушки с флагами, домохозяйки и их спутники-подкаблучники. Бабье воинство визжало слоганы-заготовки, кричало «ура» да веселило прохожих обращением «девочки». Их зверь был пока что внутри…
Жидкой цепочкой выстроились солдатики из батальона армейской милиции. Ушастые «серые мундиры» пялятся на самочек, стреляют сигаретки, наиграно,
Автобус с нобелевским лауреатом исторгнул Ленкину банду и укатил, грязно матюгнувшись выхлопом. Мосье Грассман осуждающе, с одному ему присущей скорбью посмотрел на вакханалию зла. «ИСТОК – за свободные выборы», – молчаливо напутствовал он. Ленкино войско растерянно оглядывалось по сторонам. Плакаты разворачивать не торопились.
– Кто старший? – нежданно-негаданно нарисовался подполковник: красная бульдожья морда, праздничный френч в катышках и засаленных отворотах. Крохотная фуражка уехала козырьком на правую бровь. В руках планшетка с бланками. Он оглядел притихшую молодёжь, с корявой улыбкой повторил: – Ну? Где документы? Разрешение на собрание есть?
– Вот, – Ленка начала суетливо копаться в портфеле, наконец извлекла на свет лист в пластиковом файлике.
Милиционер принял его, безразлично пробежался по строчкам, хмыкнул, присмотрелся внимательней к печати.
– Протестуем, значит? – он вперил в Ленку сальный взгляд. Она заиграла желваками, ничего не ответила, просто кивнула. – А что-то с человеками негусто… Заявлено сто пятьдесят, – он с усмешкой наклонил голову, жировая складка поглотила белый воротник. – Ладно, коммунисты – они полвека обижаются, а вам молодым…
– Документ в порядке? – Егор заслонил собой Ленку, милиционер поднял глаза, с интересом оценил его снизу доверху.
– В порядке. Тоже студент? Староват вроде…
– Второгодник, – огрызнулся Егор.
– Оно и видно, – подполковник поискал глазами Ленку. – Елена Сергеевна, уберите бугая.
– Егор! – напомнила она о себе.
– Анархистов своих расположите здесь, – подполковник показал на пятачок под правой ногой золотого Президента.
– Какой почёт, – восхитился Славка, мент поморщился. – А можно ближе к сцене? Там лотки с пивом и бутербродами.
Подполковник выделил взглядом говорящего. Славка благожелательно представился:
– Вячеслав Евтюхов. А у вас дети есть?
Подполковник прищурил один глаз, приготовился сказать гадость, но Славка уже протягивал руку.
– Теперь их шестьдесят. Спасибо, что вы с нами.
Милиционер руки не подал и повернулся к Ленке:
– Елена Сергеевна, располагайте своих клоунов. Постарайтесь без эксцессов и оскорблений, – кивком указал в сторону бабушек. Неприязненно глянул на Егора, заставил Ленку расписаться в какой-то форме, козырнул и засеменил к броневику.
– Не бросай нас, отец, – сказал весело Славка.
Студенты прыснули, а Ленка на них зашипела.
– Чё ржёте? Раскладывайтесь давайте, упыри!
Бойко зажурчала охолодевшая водка, зашелестели, чокаясь, стаканчики. У кого-то он, хрустнув, лопнул от чрезмерного усердия.
– Соколов, ты что так давишь? Буга, дай другой стакан. Сокол, мерзавец!
– Сам болван. Подставляй.
– Лен, а где ножки от стола?
– Пика, где бутерброды?
– Лен, а где термос!
– Вы что, на пикник собрались?! Задрали! – Ленка закатила глаза.