Пыльные окна
Шрифт:
Я последовал его примеру. Глубоко выдохнул. Накатившая на сознание волна ярости спала, я запихнул пушку за ремень. Отряхнул вымазанные в грязи руки.
К нам, постукивая обтесанной палкой по плитам, шел человек в шляпе со спадающей на лицо сетчатой вуалью. Пасечник. За ним послушно трусила овчарка.
Он остановился возле мальчишки. Встал между мной и Максимом, разделяя нас.
Положил пареньку на плечо широкую коричневую ладонь.
— Гляди што творят, стервецы, — крякнул он с какой-то
— Здравствуйте. — сказал Дима, судорожно сглатывая.
— Здравствуй, внучек. — охотно отозвался Пасечник. — Смотрю, милки, вы у нас в городке не скучаете. — это уже предназначалось нам с Максимом.
Пасечник подошел к катающимся по бетону телам. Сунул между ними свою палку. Коля и Барабашкин, красные, потные, с разорванными воротниками, расцепили свои дикие объятия и уставились друг на друга, страшно выпучив глаза.
Оба они хрипели, на их губах пузырилась слюна.
Они были невменяемы. Казалось, они забыли человеческую речь, да и вообще с трудом понимают, где находятся.
Я нагнулся, подобрал колину шляпу, отряхнул ее, повертел в руках.
— Ну, будет-будет. — сказал Пасечник «минусам», как глупым щенятам, затеявшим драку над миской с молоком. — Эх, Коля-Коля! Ведь предупреждал я тебя. Эх, молодежь!
Он махнул рукой. Обернулся к нам.
— Ну что встали столбами? Идите отсюда. Нечего вам тут. Я ими сам займусь.
Я подошел к Диме, взял его за плечи, повел прочь.
— Что с ними будет? — спросил Дима, освобождаясь от моей руки. Он смотрел на двух «минусов», а обращался к Пасечнику.
— Авось оклемаютси ишшо. — сказал тот из-под сетки с прежней интонацией дедка-лесовичка. — Молодые ишшо, дурные совсем. Подлечу их, не бойси. Медком их. Дурь-та из башки сразу повыветриваетси.
Мне захотелось убраться отсюда подальше как можно скорее.
— Считай нашу сделку расторгнутой. — сказал я существу, исподлобья оглядывавшему нас с земли. Коля в ответ промычал что-то нечленораздельное.
Я нацепил его шляпу, двумя пальцами откозырял Пасечнику.
Мы с Димой пошли к машине. На Максима я не смотрел. Только услышал, как заревел его мотоцикл. Когда мы подошли к «Бешке» шум двигателя стих в отдалении.
Выруливая с полигона, я последний раз бросил взгляд на стекло заднего вида.
Старик стоял на том же месте, опираясь на палку. Собака держалась у его ноги.
И две темные фигуры неуклюже копошились на плитах, как перевернувшиеся на спину жуки, которые все стараются, но никак не могут вернуть себе привычное положение.
— Он приведет их в чувство? — спросил Дима у меня. — Этот, с собакой?
— Этот, — пробормотал я. — этот, может, и приведет.
Больше мы друг другу так ничего и не сказали.
Я
Вышел, с силой хлопнув дверью. Взял две бутылки дешевого коньяка, несколько банок пива, и шесть гамбургеров в полиэтилене. Вернулся в машину.
— В запой собираетесь? — с интересом спросил у меня Дима, пока я сгружал покупки на заднее сидение.
Я ничего не ответил. Всю дорогу до гостиницы я молчал.
Я тщательно запер дверь в номер, выложил пистолет на стол. Сел, с громким чпоканьем откупорил пивную банку, пена с шипением вырвалась наружу. Я злобно тряхнул рукой, сбрасывая ее с пальцев, отпил из банки.
— Послушай, Дима, — сказал я. — Не знаю в курсе ты или нет. Но вроде должен быть в курсе. Сегодня я едва не сдал тебя. Чуть не обменял на свою старую знакомую, которая вовсе не на нашей стороне.
— Я знаю. — просто сказал он. — Дайте банку.
Я вытащил из пакета банку, передал ему. Не хотелось мне читать ему нотации. Да и вообще хотелось избежать разговора.
Я сидел за столиком, в Колиной шляпе на затылке, в измазанной землей куртке, заляпанных грязью ботинках. И собирался напиться.
Дима откупорил пиво, понюхал, поморщился, сделал глоток.
— Жизнь похожа на шоколадку. — сказал он после паузы. — Только почувствовал, какая сладкая. А уже тает.
Только этого не хватало. Все эти волнующие переживания, ради того чтобы стать опекуном Форреста Гампа, сыплющего афоризмами на любой случай жизни.
— Я не слабоумный. — Дима нехорошо улыбнулся.
— Можно подумать… — пробормотал я, отпивая из банки.
— Что ты читаешь мои мысли. — подхватил Дима. На его лице отражалась скука.
Я заткнулся. Поставил банку на столик.
— Вас что-то гнетет. — сообщил Дима грустно.
— ДА БРОСЬ!!! — я сорвался на крик. — Хватит пудрить мне мозги, парень! Я не знаю, что ты о себе думаешь, но не пытайся дурить меня!
— А то что?
— А то оставлю тебя тут одного в городе. И сам разбирайся с этими готическими отморами, серыми человечками, дедушкой с пасеки и дядей Максом.
— Невкусно. — паренек отставил открытую пивную банку. Мою вспышку он как будто и не заметил.
Он встал, взял с тумбочки закрытую минералку, оставшуюся еще со времен пьянки с Фроловым, вернулся обратно.
— И все-таки, — сказал он. — Почему вы относитесь к Максиму Георгичу так предвзято?
— С чего ты взял?
— Да у вас на лбу написано. Вы просто завидуете, да? Я угадал?
— Чего?!
— Да точно. Вы завидуете Максиму. Он ваш друг, но в отличие от вас он ушел гораздо дальше. Он сильнее.
— Прекрати пургу гнать.
— Между вами что-то произошло.
Похоже парня теперь просто так было не заткнуть.