Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли
Шрифт:
Полагаясь на свои собственные ощущения или на опыт других, это можно констатировать там, где близость смерти связана с высокими скоростями. Скорость оказывает опьяняющее воздействие даже на трезвого человека, и группа гонщиков, каждый из которых подобно кукле сидит за своим рулем, производит странное впечатление смешением точности и опасности движений, возросший темп которых характерен для типа.
Еще резче это отношение проступает там, где человек активно распоряжается жизнью и смертью. Тип занят разработкой такого оружия, которое для него наиболее характерно. Вид и способ применения оружия изменяется в зависимости от того, направлено ли оно против личности, против индивида или против типа. Там, где в бой вступает личность, столкновение разворачивается по правилам
Для типа, напротив, поле сражения есть частный случай тотального пространства; поэтому в борьбе он представлен средствами, которым свойствен тотальный характер. Так возникает понятие зоны уничтожения, которая создается сталью, газом, огнем или иными средствами, а также политическим или экономическим воздействием. В этих зонах de facto уже не существует никакого различия между теми, кто участвует в битве и кто не участвует в ней. Поэтому уже в последней войне дискуссия о правах населения, к примеру, об открытых или укрепленных городах, о военных и торговых судах, о блокаде и свободе морского пространства приобрела чисто пропагандистский характер. В тотальной войне каждый город, каждая фабрика становится укрепленным местом, каждое торговое судно — военным кораблем, каждый продукт питания — контрабандой и каждое активное или пассивное мероприятие имеет военный смысл. То же обстоятельство, что тип оказывается здесь затронут как единичный человек, как солдат, имеет второстепенное значение, — его затрагивают при атаке на поле действия тех сил, в которые он включен. В этом, однако, заключается признак усилившейся, очень отвлеченной жестокости.
Наиболее распространенный из наблюдаемых сегодня актов убийства направлен на нерожденных детей. Можно предвидеть, что это явление, смысл которого в отношении индивида состоит в повышении безопасности жизни единичного человека, в случае типа будет играть роль средства демографической политики. Столь же нетрудно предположить, что вновь будет открыта весьма древняя политическая наука депопуляции. Сюда можно уже отнести знаменитые «vingt millions de trop» [36] , то особое мнение, которое приобрело тем временем большую наглядность благодаря депортации населения — средству, с помощью которого начинают административным путем избавляться от пограничных социальных или национальных групп.
36
Двадцать миллионов лишних жизней» (фр).
43
Нельзя не заметить, что предъявляемые к единичному человеку притязания возрастают в этом пространстве до такой степени, какую раньше невозможно было себе представить. Фигурирующие здесь отношения уже не могут быть расторгнуты, они предполагают экзистенциальную вовлеченность человека. По мере распада индивидуальности единичный человек утрачивает способность сопротивляться мобилизации. Все более безрезультатным становится затухающий протест, исходящий из частной сферы. Хочет того единичный человек, или нет, — он несет предельную ответственность за те предметные связи, в которые он включен.
Законы войны имеют силу также для экономики и для любой другой сферы; различия между участвующими и неучаствующими в битве более не существует. Можно было бы составить целые библиотеки, в которых тысячекратным эхом раздавались бы жалобы человека, внезапно обнаружившего, что он подвергся нападению из невидимых зон и оказался полностью лишен своего смысла и своих возможностей. Такова единственная, обширная тема упаднической
Такая вовлеченность не знает исключений. На дитя в колыбели или даже в материнской утробе она распространяется с той же неизбежностью, что и на монаха в его келье или на негра, надрезающего кору гевеи в тропическом лесу. Таким образом, она тотальна, и отличается от теоретической вовлеченности в сферу всеобщих прав человека тем, что совершенно практична и не может быть отклонена. Можно было принять решение относительно того, быть или не быть бюргером; однако в отношении рабочего этой свободы решения более не существует. Тем самым вычерчивается уже наиболее широкая ступень новой иерархии; она характеризуется бытийной и неизбежной принадлежностью к типу, определенной формовкой, оттиском гештальта, который ставится под давлением железной закономерности.
Такая вовлеченность предполагает у человека иные свойства, иные добродетели. Она предполагает, что человек не изолирован, а именно вовлечен. Но тем самым свобода уже перестает быть той мерой, эталон которой составляет индивидуальное существование единичного человека; свобода определяется степенью, в какой в существовании этого единичного человека выражается тотальность мира, в которую он включен. Тем самым оказывается дано тождество свободы и послушания, правда, такого послушания, которое подразумевает, что от старых уз не осталось и следа. Жалобы по поводу утраты этих уз столь же многочисленны, что и жалобы по поводу утраты индивидуальности.
Но тип никоим образом не лишен вообще всяких уз; он связан особыми, более жесткими узами своего мира, внутри которого нетерпима никакая инородная структура. Переживание типа, как уже было сказано, не уникально, а однозначно; с этим сопряжено то, что единичный человек не является незаменимым, а вполне заменим и притом заменим в той мере, которая удовлетворяет требованиям всякой доброй традиции. Тип совершенно иначе связан с добродетелями порядка и подчинения, и беспорядок во всех жизненных отношениях, знаменующий нашу переходную эпоху, объясняется тем, что индивидуальные оценки еще не были однозначно заменены иными, типическими оценками, то есть не был изменен стиль. Тот факт, что диктатура в любой ее форме считается все более необходимой, лишь символизирует потребность в этом. Диктатура же есть лишь переходная форма. Типу неведома диктатура, потому что свобода и повиновение для него тождественны.
Этой наиболее объемлющей ступени, этому основанию пирамиды принадлежит без исключения каждый единичный человек, подобно тому как в армии каждый человек может быть назван солдатом, будь он по рангу генералом, офицером или рядовым. Эту ступень тип образует, поскольку он понимается как выражение определенного человеческого склада в собственном смысле слова. Тем не менее поверх этого человеческого состава, в котором воплощается не всеобщее право, а тотальная обязанность, уже начинает вырисовываться иной, активный склад, в котором более четко запечатлены контуры подлинной расы.
Здесь нужно еще раз сказать, что в ландшафте работы раса не имеет ничего общего с биологическим понятием расы. Гештальт рабочего мобилизует весь человеческий состав, не проводя никаких различий. Если в определенных регионах ему удается породить более высокие и наивысшие формы, то это никак не влияет на его независимость от них. Приведем пример, с которым, впрочем, надо быть осторожным: вполне может быть верно, что медь лучше проводит электрический ток, чем любой другой металл. Однако это ничего не меняет в том, что электричество не зависит от меди. Таким образом, весьма возможно, что «западному человеку» придется испытать некоторые потрясения. В пространстве работы все зависит только от ее результата, в котором выражается тотальность этого пространства. Ему принадлежит власть, и это он устанавливает в системе точку отсчета, положение которой вполне может меняться, и притом очень сильно. Результат этот невозможно оспорить, поскольку он воплощается в объективных, вещественных символах. Добродетель типа состоит и в том, что он признает такие символы, где бы они ни появлялись.