Работорговец (Русские рабыни - 1)

Христофоров Игорь

Он распрямился с корточек, уже мысленно представив, что ничего страшного в этом нем. Пули-то он все равно не услышит. А что будет потом... Повернулся и... чуть не заорал матом. В прихожей стоял не парень в коричневой кожаной куртке, а огромный мужик-сосед и смотрел на лежащего старикашку с таким видом, точно он всю жизнь мечтал увидеть его поверженным и бессознательным.

– - Они это... сбегли, -- сбивчиво сказал он.

– - Обе?!
– - чуть ли не закричал Мезенцев.

– - Ага! Та, другая, сказала, что ты их отпустил.

Если

б мог, Мезенцев набил бы ему морду. Но он не мог, потому что он все-таки -- милиционер, страж вроде бы порядка и потому, что пришлось бы бить слишком долго -- уж очень огромным и непробиваемым казался мужик.

– - А наручники где?

– - Ну, как эта, вторая... ну, это... пришла, я той, первой, ручку дверную, за которую они того... ну, сразу и отодрал... Она с ними и это... того... А ручка вот... целая, -- радостно показал ее мужик.
– - По-новой привинтю -- и лады...

– - Иди вызови милицейский патруль!
– - с яростью крикнул ему прямо в лицо Мезенцев.
– - Быстро!

Ему никого не хотелось видеть. Даже патруль, без которого сейчас уже было не обойтись.

15

Березовые поленья дышали холодом и смолой. Тощая свечка внутри пустой литровой банки освещала, кажется, только эту банку. А того, что оставалось на горку поленьев, на заплесневелые дощатые стены сарая и на двух сидящих возле банки девчонок, хватало только на то, чтобы еле-еле их видеть.

– - А у Нюськи в сарае было лучше, -- виновато сказала Ирина.

– - У бабки в хазе еще лучше, -- огрызнулась Ольга.
– - Если б ты дурой не была, уже б сегодня лежбище сменили. А теперь мы обе -- засвеченные...

Она сдунула с запястья металлическую крошку, со стоном вздохнула и снова наполнила сарай повизгиванием пилки.

– - Что за козлы эти наручники делают?!
– - фыркнула она.
– - Слушай, а как ты все-таки от того ментяры свалила?

– - Он отпустил, -- Ирину покоробило от слова "ментяра". Тот светловолосый парень с какими-то странными, все время избегающими ее глазами совсем не подходил под него.

– - И сколько он за это попросил?

– - В смысле?
– - не поняла Ирина.

– - Ну, "зеленых" сколько? Штуку?

– - Нет, он так отпустил.

– - В натуре?
– - Ольга даже пилить перестала.
– - Ну и менты пошли! Его что: с Луны, что ли, прислали?

– - Я не знаю.

– - Слушай!
– - чуть не подскочила Ольга.
– - Не его ли я тогда по черепу кочергой шарахнула?! Ну, в переулке, ночью?!.

– - Я не знаю, -- упрямо повторила Ирина. Ей стало страшно рядом с Ольгой, с такой взбалмошной, по-мужски резкой. Может, и вправду парнем ей нужно было родиться, а не девкой.

– - Он меня по-честному отпустил... Даром, -- напомнила Ирина, но, скорее всего, себе лично напомнила.
– - На трое суток... Потом нужно прийти в "опорку"...

– - Хрен ему, а не "прийти"! Даже не вздумай!
– - и до боли потянула на запястье кольцо наручников.
– - Вот, сученыш,

окольцевал, как птицу перелетную! Как же все хреново!

Ей тоже не нравился холод в сарае, запах плесени и смолы, не нравились даже фуфайки, которые притащила бабка. В фуфайках было, конечно, теплее, чем без них, но они очень напоминали колонию. И только одно нравилось Ольге -- полумрак. Он скрывал ее лицо, и она могла не думать о том, как выглядит со стороны. Ничего не поделаешь -- женщина все время думает о том, как выглядит со стороны. Даже тогда, когда ей кажется, что она об этом не думает. Просто так положено ей по той роли, которая дана ей давным-давно.

– - Вот ты знаешь, чем отличается зэк от вольного человека?
– спросила Ольга.

Ирина вежливо промолчала. После всех злоключений, после бега по ночным улицам города, когда уж и просто идти можно было, а они все бежали и бежали, словно хотели навсегда убежать от всего плохого, жуткого, мерзкого, что существует на земле, после часа сидения в этом холодном дровяном сарае Ирина все ждала, когда же Ольга начнет ее ругать всерьез. Ругать с матом, со всхлипываниями и с хищными наклонами головы к плечу, но та все молчала и молчала, вгрызаясь тупой ржавой пилкой в тугой сплав наручников.

– - Так не знаешь? Фу-у!
– - снова дунула она на запястье, хотя вряд ли за эти несколько торопливых движений на коже могли появиться хоть несколько металлических крошек.
– - Так вот: вольный человек радуется восходу солнца, а зэк -- заходу, -- сказала она явно чужими словами.

– - Давай поедим, -- и предложила, и попросила одновременно Ирина.

– - Бери -- хавай, -- ногой подвинула Ольга по утрамбованному земляному полу тряпочный сверток.
– - Там небось опять картошка. Я на нее уже смотреть не могу! В зоне и то рыбу давали, макароны...

Плохо подчиняющимися пальцами Ирина развязала узел, поднесла алюминиевую кастрюльку к глазам. В ней действительно лежали отварные картофелины. Сухие и холодные как поленья.

Но у голодного -- свой вкус. Даже такая картошка после первого же укуса показалась сочнее апельсина и приятнее осетрины.

– - На, -- приподняв локоть, показала Ольга на карман фуфайки.
– - Там соль... А чего ты без хлеба?

– - Хлеба?
– - Ирина посмотрела вовнутрь свертка и только тогда увидела нарезанные ломтями полбуханки ржаного.

– - Надо было у Слона денег попросить, -- опять перестала пилить Ольга и шмыгнула носом.
– - Да как-то не к месту было.

– - Ты ходила к Слону?
– - съежилась Ирина.

– - Ходила, -- недовольно ответила Ольга.
– - Скурвился он, гад! Не врала бабка... Как я его ненавижу!

Было бы светло, заплакала бы, но темнота почему-то удерживала от этого. Может, потому, что слез бы все равно не видно было.

Ирина перестала жевать. Она почувствовала, что Ольга знает что-то важное, а то, что она его до сих пор не сказала, означало, что нет ничего хорошего в этом важном.