Работорговец (Русские рабыни - 1)

Христофоров Игорь

Рука рывком распахнула створку окна. Холод освежил лицо, словно по нему плеснули водой. Во дворе было сумрачно и серо, несмотря на полдень, и оттого двор казался дном колодца, глубокого-преглубокого и к тому же высохшего.

– - Де-евушки! Де-евушки! Зайдите в опорный пункт! Да-да, зайдите!
– Все-таки заставил он их обернуться на крик у самой остановки.

Как назло пришел автобус -- маленький, грязный, чадящий, словно несколько фабрик вместе взятых, но все же автобус. Трое девчонок впрыгнули в него. Четверо остались и нехотя пошли

на зов. Мезенцев посмотрел на черное облако выхлопа, оставленное отъезжающим автобусом, и подумал, что, может, и хорошо, что те трое уехали. Они явно были смелее остальных, раз не подчинились милиционеру, и разговора с ними точно бы не получилось.

Девчонки внесли с улицы морозную свежесть, запах дешевых духов и еще что-то, от чего Мезенцев как-то даже растерялся.

– - Это вы звали, товарищ милиционер?
– - спросила невысокая девчушка в поношенном клетчатом пальто.

Она до того походила лицом на Конышеву, что Мезенцев сказал совсем не то, что предполагал:

– - Ваши паспорта?
– - протянул он подрагивающую ладонь.

– - А зачем?
– - удивилась все та же девчонка.

Остальные насупленно молчали, и у каждой из них было такое лицо, словно они уже заранее знали, что их здесь обидят.

– - В магазине утром кошелек у женщины украли, -- придумал Мезенцев.
– - Проверяем всех.

– - А-а, утром!
– - облегченно вздохнула девчонка.
– - Мы час назад приехали, считай, в обед.
– - И паспорт все-таки дала.

Мезенцев развернул его. Нет, фамилия не совпадала. Наверное, желание увидеть в ней родственницу Конышевой было слишком сильно, чтобы он не поддался ему.

– - Так вы не местная!
– - увидел он штамп о прописке.

– - Да, я из райцентра, -- с вызовом произнесла девчонка.
– - Но он ничем от вашего большого Горняцка не отличается. Такие же дома и шахты...

– - Одна шахта, -- поправила другая девчонка, похудее и повыше своей землячки.

У двух других в паспортах стоял жирный-прежирный черный трезубец.

– - Из Украины?
– - удивился Мезенцев.

– - А что тут такого?
– - ответила с нажимом на "г" конопатая девчушка.
– - Шахтеры наши к вам ездят на заробиткы, а нам что: нельзя?

"Если б только шахтеры!" -- хотел сказать Мезенцев, но не сказал. Он еще по Крыму знал, что жизнь на Украине -- не сахар, и многие едут в Россию на заработки. Кем угодно: водителями автобусов, строителями, дорожниками, уборщицами, торговками ну и, конечно, как в Горняцке или другом городе с терриконами -- шахтерами.

– - И что ж за работа такая?
– - спросил Мезенцев, хотя и без веснушчатой знал ответ.

– - За границу! Выступать!
– - с вызовом ответил за нее двойник Конышевой.

– - И сколько в месяц обещают заплатить?

– - Коммерческая тайна!
– - явно словами Пеклушина ответила та же девчонка, и Мезенцеву уже меньше показалось, что она похожа на Конышеву.

– - Таки вэлыки грошы, шо за пивгода можна на всэ жыття заробыты!
–

подала голос четвертая из девчонок, чернобровая, высокая и, пожалуй, самая красивая из них.

– - Но вам всем еще нет и восемнадцати, -- возразил, возвращая паспорта, Мезенцев.
– - Вы еще несовершеннолетние.

– - Ну и что!
– - вернула себе инициативу девчонка, чуть-чуть похожая на Конышеву.
– - Мы же танцевать в ресторанах едем. Для этого не обязательно быть совершеннолетними.

– - А если не в ресторане?.. А если вместо этого заставят... заставят... ну, как это... вот -- проституцией заниматься?
– - еле выговорил Мезенцев и покраснел гуще, чем все четыре девчонки вместе.

– - Вам завидно. Вот вы и говорите такое, -- фыркнула та же девчонка.
– - Сами небось копейки получаете!

– - Я не вру, -- тихо ответил Мезенцев. Он уже был и не рад, что сболтнул. Явно уже завтра Пеклушин узнает его слова.
– - Не вы первые едете на "гастроли", -- с вызовом произнес он последнее слово.

– - Нам можно идти?

Нет, ему не верили. Хрустящий зеленый ком заполнил головы девчонок, доллары закрывали глаза, уши, рот. Они не видели Мезенцева. Не видели в упор. И не слышали.

Где-то совсем близко, скорее всего, из распахнутых окон соседнего дома ввинтились в тишину двора слова песни:

Гуд бай, мой мальчик,

гуд бай, мой миленький.

Твоя девчонка уезжает навсегда.

И на тропинке, и на тропиночке

не повстречаемся мы больше никогда!

Тихим грустым голосом пела такая же тихая и грустная Анжелика Варум, но, когда она заладила бесконечное "Гуд бай, гуд бай, гуд бай...", Мезенцев захлопнул не до конца прикрытое окно. Голос стих, но не настолько, чтобы исчезнуть совсем.

– - Вы мамам об этом... о танцах, я имею в виду, сказали?

– - А как же!
– - снова ответила за всех девушка, неуловимо похожая на Конышеву.
– - Они нас отпускают. Они такое и за десять лет не заработают!

После этих слов Мезенцев вдруг понял, что вовсе она на Конышеву не похожа. Ну вот ни капельки не похожа!

– - Хорошо. Идите, -- отпустил он их.

Но у самого порога вдруг остановил вопросом:

– - Скажите, девочки, а на просмотре вы раздевались?

– - А как же!
– - повернулась от дверей девчонка, еще недавно казавшаяся похожей на Конышеву.
– - Так положено. Они же должны знать наши физические возможности...

Оттянутая ржавой пружиной хлопнула дверь. Как будто Мезенцева хлестнули по щеке. Быстро-быстро рассосался запах духов. Мезенцев вспомнил потрепанные пальтишки и куртчонки девчонок, их глупые, немодные береты, сапожки из кожзаменителя со сбитыми каблуками и хотел уж было следом броситься за ними, сказать что-то такое, чтобы они поверили и никуда не ехали, но сзади, заставив его вздрогнуть, зазвонил телефон.

– - Мезенцев?
– - спросил с другого конца провода кто-то злой и хмурый.
– - Срочно ко мне, в отделение!..