Рабы

Айни Садриддин

— Осел! — сказал Урман-Палван Сафару и повернулся к чиновнику: — Этот голодный «силач» один раз раскрыл рот, и язык его раскачался. Надо ему укоротить язык, чтобы другим не было повадно. А не то мы десять дней будем ездить по полям этого селения.

Амлакдар охотно согласился й приказал:

— Ну-ка, подвесьте его на дереве. Пусть мозги его вернутся на место.

Два стражника соскочили с седел, схватили кричавшего Сафара, связали ему руки и поволокли к дереву. Урман-Палван, повысив голос, распорядился:

—

Не на то дерево! Не на тенистый карагач, там слишком прохладно. Подвесьте-ка к шелковице, вон к той, с обрезанными ветками, чтоб он почувствовал зной этого дня и мозги б у него закипели, тогда ум его вернется на свое место.

Когда люди амлакдара хотели войти на участок, соседний с участком Сафара, амин сказал:

— Эта земля, должно быть, принадлежит старосте?

— Да, это моя! — подтвердил Урман-Палван.

— Тогда пускай она и останется ему его долей. Пойдем дальше.

— А ячмень по ту сторону вашей пшеницы, это тоже ваш? — спросил один из людей у старосты.

– Нет, это Гулам-Хайдара. Вот этого! — ответил Урман-Палван.

— Пусть эта земля останется за муллой Наурузом, после жатвы и молотьбы часть урожая, положенную под налог, получит мулла Науруз.

— Измерьте, господин! — попросил Науруз. — Глаза этого Гулам-Хайдара мне кажутся беспокойными. Пока ее сожнешь да еще смолотишь, он половину украдет. Что я тогда возьму с него?

— Чтоб тебе подавиться ею, злодей! — сказал Гулам-Хайдар, но негромко.

— Если ее измерить, она войдет в эмирскую опись и вам не достанется, — сказал амлакдар.

Эмирская опись — большой свиток бумаги, в котором отмечали налоги с записанной в этот свиток земли. Свиток скручивали трубочкой и так хранили.

Урман-Палван сказал:

— Если глаза этого человека неспокойны, ваши-то на месте. Следите, стерегите, а потом и соберите урожай. Не правитель же наш будет убирать и ссыпать его в ваш амбар. Если б он оставил это мне, я брал бы все до последнего зернышка, сам и обмолотил бы его.

— Мы вам оставим какое-нибудь поле побольше, не огорчайтесь, Палван! — успокоил его амлакдар.

— Благодаря милости его высочества и вашей мне здесь много принадлежит. Могу ли я расстраиваться из-за такой мелочи?

Все всадники двинулись в другую сторону.

— От этого ячменя пусть и мне оставят одну десятую, как долю вакфа! — сказал арендатор вакуфных земель [73] , следуя за всадниками.

Сафар, подвешенный под мышки на дереве, закричал:

73

Арендатор вакуфных земель — лицо, арендовавшее вакуфную землю с целью вторичной сдачи ее в аренду

крестьянам за двойную арендную плату. Порядок сдачи организацией вакуфной земли в аренду описан в шестой главе этой части романа.

— Эй, писарь, верни же, наконец, мне мою бумагу! Писарь принялся было шарить в своей папке.

Но Урман-Палван сказал ему:

— Не надо. Порвите эту бумагу, а иначе он каждый год будет вытаскивать ее и скандалить.

Всадники удалялись. Проехали мимо Сафара. Скрылись в пыли. А Сафар все еще кричал им вслед:

— Моя бумага! Отдай мне ее, мою бумагу!

4

Осмотрев земли в Балаи-Руд и в Коко, амлакдар поехал на берег Джилвана.

Джилван не был таким полноводным, как река Шафрикан. Он казался сырой тропинкой, уцелевшей в пустыне после дождей.

И посевы вокруг Джилвана казались пустыней. Пшеница росла редкой и чахлой, колосья поникли, и зерна не наливались. Дыни и арбузы родились мелкие. Маш и фасоль сгорели на солнце прежде, чем расцвели.

Едва амлакдар остановил своего коня на берегу Джилвана, его окружила толпа босых, полуголых людей.

— Чья это пшеница? — указал амлакдар на урожай Эргаша.

— Моя! — ответил Эргаш, выходя вперед.

— Как зовут?

— Эргаш Бобо-Гулам.

Бобо-Гулам — значит «дедушка-раб». Так на хозяйском дворе звали Некадама в годы его преждевременной старости.

— Ты из рабов? — спросил амлакдар.

— Из рабов, родившихся у нас дома, — сказал Урман-Палван.

— Почему ты плохо работал?

— Работал, но воды не хватало, и все выгорело.

— Надо было собраться всем, прокопать арык и вовремя взять воду.

— Не раз — несколько раз копали. Но сегодня прокопаем, а завтра его засыпает песок.

— На эти работы вы такой же толпой ходили? Крестьяне, не находя ответа на этот вопрос, молчали. Урман-Палван сказал:

— Господин! Они пришли сюда, говоря: «В прошлом году староста определял наш урожай без нас, так в этом году мы все выйдем на поле, а не то нас опять обсчитают. Поговорим с беком, добьемся снижения подати».

— С кем вздумали спорить? — удивился амлакдар. — И о чем? О доле нашего повелителя?

Он рассердился:

— Я не обязан им объяснять, как я определяю подать. И спорить с ними не буду. Писарь! Пишите эту пшеницу за пятьдесят пудов.

Писарь записал:

«Эргаш Бобо-Гулам. Одно поле пшеницы. Налог с пятидесяти пудов урожая».

— Я бы хотел узнать, сколько же я должен эмиру?

— Я вам не обязан объяснять или с вами советоваться. Придет бумага, и там будет написано.

— А та земля чья? — указал амлакдар на поле, вскопанное мотыгой.