Рабы
Шрифт:
— Тоже моя, — ответил Эргаш.
— Ты, видать, завладел всем полем? А почему ты его не засеял?
— Прошлый год я его не вскопал, и оно заросло колючкой. Вы наложили на меня налог в десять тенег за колючку. Поэтому я его вскопал, чтобы не росла колючка.
— Так. Ты признался сам, что совершил преступление. Писарь, запишите на этого человека налог двадцать тенег за вспаханное, но незасеянное поле.
Эргаш кинулся к писарю и ухватил его руку, державшую перо.
— Это что же такое? Да где ж справедливость?
К нему подскакал Урман-Палван и принялся хлестать плеткой по голове.
—
Разгневанные крестьяне схватили за узду лошадь Урман-Палвана и потащили ее прочь.
Урман-Палван, бросив Эргаша, закричал:
— Рабы! Негодяи! — и кинулся с плетью на крестьян.
Эргаш, почувствовав новые силы от дружеской помощи крестьян, отпустил писаря и, выхватив из рук Урман-Палваыа плетку, принялся хлестать Урман-Палвана. Хлестал и приговаривал:
— Твой отец, Абдуррахима-бая приказчик, плеткой заставлял нас работать. Наших отцов хлестал. А теперь ты за то же взялся? Получи сдачи, змееныш. На, получи!
Люди амлакдара налетели на крестьян. Били плетьми, каблуками, стременами. Они схватили Эргаша и еще нескольких крестьян, оказавшихся впереди. Остальные разбежались.
Писарь записал:
«Эргаш Бобо-Гулам. С пахоты налог двадцать тенег».
— Хорошо получилось! — сказал амин хмурому Урман-Палвану. — Не надо теперь ходить да приговаривать: «Примерно десятина». Теперь начальник сам назначит, как захочет.
— Это я ему шепнул: «Этих рабов надо покруче прижать», — ответил Урман-Палван сборщику податей. — А иначе и правитель страны с ними не справится. Будь то казий, будь то раис, амлакдар, будь хоть сам начальник стражи, только дотоле они могут управлять, пока с нами будут считаться. Этот голый и босой народ без нас такое бы здесь натворил, что всем правителям благородной Бухары стало бы жарко. Помнишь пословицу: «Кто ладит с правителями, повелевает деревней»?
Схваченных крестьян связали и отправили в темницу амлакдара. Мулла Науруз, глядя им вслед, сказал амлакдару:
— Рабы — не мусульмане. Они — шииты. Кроме подати и налога, их можно обложить еще налогом на иноверцев. [74] Так разрешает наш шариат. Если б я был муфтием, [75] я издал бы фетву по этому вопросу.
— Если б эмир слышал эти слова, — ответил амлакдар, — он сразу же сделал бы вас муфтием. И тогда вы избавились бы от необходимости ездить по полям, добывая корм для своей лошади.
— А мы избавились бы от вас! — добавил Урман-Палван. Все засмеялись.
74
…налогом на иноверцев — В странах ислама иноверцы облагались особым налогом — подушной податью.
75
Муфтий — высшее духовное лицо, законовед, толкователь мусульманского канонического права — шариата; муфтий давал заключение — фетву по религиозно-юридическим вопросам.
Амлакдар тронулся дальше, к соседним полям.
5
Назар-бай, арендатор вакуфных земель, увидел муллу Науруза, озабоченно ходившего вокруг тока, и сказал ему:
— Ни брюхо осла, ни брюхо его хозяина не насытится. Как говорится: «Ликуй, осел, — ячмень спеет!» Пока вы добыли этот «корм для коня», вы совсем выбились из сил! Теперь нельзя зевать!
— Если кое-что перепадет мне с этого тока, — ответил мулла Науруз, — так ведь и вам тут причитается. Почему ж я один должен хлопотать?
— Мне тут причитается одна десятая, а вам целая треть! Потому и забот ваших больше. А сверх того, вы отсюда возьмете еще две положенные доли — для даруги и кафсан. [76] Вот вы и должны охранять этот ячмень.
— Ну, я не так прост! Как только Гулам-Хайдар начал жатву, я день и ночь, не смыкая глаз, приглядывал за ним. И припугивал, крича: «Ты украл от этого урожая!»
— Ну, если вы присматриваете и знаете, что он не украл, зачем же его пугать?
76
Даруга — должностное лицо, следившее за кучами обмолоченного зерна, ответственное за то, чтобы крестьянин не пользовался новым урожаем до взимания амлакдаром подати.
Кафсан — подать, взимаемая в пользу людей амлакдара или арендатора.
— Чтобы, оклеветав его, получить больше.
— Молодец, мулла! Вы могли бы пойти ко мне в секретари.
— Для этого я недостаточно грамотен! — вздохнул мулла.- Но если б вы мне поручили охрану этих урожаев, с этим я справился бы вполне.
— Что ж, подумаем об этом! — ответил Назар-бай и поехал. Мулла Науруз крикнул ему вслед:
— Будьте спокойны. Здесь у нас ничего не пропадет!
Гулам-Хайдар провеял ячмень и сгреб в кучу.
Мулла Науруз сходил на реку, принес сырой песок и посыпал его по горсти в середине тока и по краям с четырех сторон. Из кармана он достал деревянное клеймо и вдавил его в сырой песок.
Замысловатый узор, выбитый на этом клейме, начал засыхать и осыпаться. Закрыв таким способом доступ ворам к урожаю, мулла Науруз отправился за арендатором Назаром-баем.
Гулам-Хайдар убеждал муллу Науруза поторопиться:
— Возвращайтесь скорей. А не то что ж я тут буду сидеть? Мулла Науруз с Назаром-баем приехали лишь через неделю. Когда, привязав под деревьями своих коней, они подошли к току, мулла Науруз завопил:
— Отсюда воровали!
— Вам приснилось, — ответил Гулам-Хайдар.
— Во сне ли, наяву, а ты украл!
— Докажите.
— Доказать? Клеймо — доказательство. Но где оно? Оттиска-то нет?
— Какой же оттиск продержится неделю на сухом песке? А песок-то ведь давно унесло ветром.
— Отговорки вора!
— Грех, отец, называть вором земледельца, который целый год занят тем, чтоб добыть урожай для дармоедов.
— Ну, ладно, — успокоил муллу Назар-бай. — Найдем, когда будем брать зерно с тока.