Рабыня Рива, или Жена генерала
Шрифт:
Неулыбчивое лицо с хищными желтыми глазами заставили усомниться, что он на это способен.
– Попробуй, – заинтригованная, согласилась я.
Ночью я внезапно проснулась от странного чувства: холодно. Я одна в постели.
Перевернулась, сонно оглядываясь: Шад сидел с краю, накрыв голову мозолистыми ладонями. Несколько секунд я смотрела в спину, привыкая к тому, что между нами недавно произошло. Затем подползла на коленках и взяла за плечо.
– Что случилось?
Ему как будто кошмар приснился.
– Ничего. Не спится. На Григе назревают междоусобицы, – мрачно сказал он.
Я
Понимаю, почему. Его страна летит в тот же хаос, что и моя. И если давно побежденному это не так больно, то для победителя – позор. Ничего странного, что от бессонницы страдает.
– Когда ты сбежала, многое изменилось, – признался он. – Монарх ушел на покой, как должно, началась борьба за власть. Когда улетел за тобой, решил не возвращаться, Рива.
Я это и сама понимала.
В тот момент поняла, когда увидела, что он прилетел на малом корабле один. Когда сказал, что найдет нам тихое место для жизни. Новое. От счастливого будущего в забытом богами мире не прячутся.
– Что нам угрожает?
– Мне не нравилось происходящее. Было предчувствие, что все развернется не в нашу пользу… В этом и моя вина есть. Я не убил Лиама. Неудивительно, что риторика критической стала. Когда в стране шаткое положение, виноватых ищут всегда.
И не всегда справедливо – на своей шкуре узнала.
– Ты не волнуйся, Рива, – он повернулся, сверкнув желтыми глазами в полутьме. – Я исправлю ошибку. Отдохнем, обживемся. О нас забудут. И через время, когда все успокоится, я выслежу Лиама и убью его без всякого вызова. Как полагается казнить военного преступника, раз уж тот трибунала избежал.
Слушая тихий голос мужа, я вдыхала запахи летней ночи – спокойной и чарующей. Ни о чем не думала. Устала бояться.
– Я не волнуюсь… – призналась я. – Верю в тебя.
И теперь верю в наше будущее. Мы легли рядом, чувствуя под затылком жилистый бицепс мужа, я смотрела в потолок. Легкость летней ночи передалась и мне. И к Шаду не испытывала предубеждения. Волосы разметались по подушке. Лежать рядом с григорианцем не страшно, табу на межрасовые браки растворилось без остатка.
Может он и прав.
Может, я, как и он, надену корону – как его супруга. А может, не повезет и нас ждет тюрьма. Что бы ни случилось, я не пожалею об этом. Летняя ночь была прекрасна, а мне было так хорошо, что я решила не жалеть ни о чем.
Утро выдалось знойным. Мы проснулись на рассвете – вместе, как и засыпали.
– Хоть в чем-то убедил несогласную, – усмехнулся Шад.
С ночи осталось сентиментальное настроение. Хотелось думать о грустном и мечтательно смотреть в окно.
– Тебе не грустно, что у нас не будет детей? – спросила я.
Шад долго молчал.
Как на этот вопрос ответить? Я пожалела, что спросила.
– Жизнь долгая, – неопределенно ответил он. – Кто знает, что будет дальше.
– Да…
Я не ответила, но подумала, что он дольше меня проживет. Григорианцы действительно долго живут и медицина у них неплохая. Он может успеть завести детей, когда меня не станет от старости. Гарантий никто не даст, но кто знает.
– Не думай об этом. После войны сирот много. Будет тебе кого воспитать.
Я вновь грустно вздохнула.
Шад прав.
Я привыкну к нему, точно справлюсь. И война многих осиротила – на Григе, где служат оба родителя, тем более. Без малютки не останусь, а там будет видно… Я взглянула на него и неожиданно улыбнулась.
– Сегодня ярмарка, сходим на площадь, – сказал Шад, вставая.
– Зачем? – насторожилась я. – Только не говори, что тебя товары заинтересовали.
– Встречаюсь там кое с кем, по делу. А ты товары посмотришь.
Шад направился за плащом, вновь припадая на больную ногу.
– Что у тебя с коленом?
Мы более чем близки для таких вопросов. Подтвердив это, генерал ответил:
– Последствия осколочного ранения. В военном госпитале сказали, это навсегда, к сожалению. Я уже привык, Рива.
Завернувшись в плащ, он вышел, оставив меня одну. Я откинулась на спину, собираясь понежиться еще минутку, а затем начала неторопливо одеваться. Между нами исчезли остатки напряжения. На полу валялся мой кинжал, и я его подобрала. Вложила в ножны, уже привычно обращаясь с оружием, помня о нем. Я видела, как с оружием обходятся профессиональные солдаты – всегда неосознанно помнят о нем, и хорош, что у меня тоже появляются эти рефлексы.
В конце концов, Шаду нужна жена под стать.
На площадь мы прибыли к обеду. Торговля шла во всю. С перекрестка мы наблюдали за рынком.
– Надень капюшон, Рива, – сказал Шад.
Я вопросительно взглянула, но не стала перечить. В пестрой толпе на ярморочной площади и так давка, вряд ли нас узнают. Народ в основном смотрел на товар, привезенный со всех уголков вселенной, а не на окружающих.
Капюшон я набросила и вздохнула с облегчением. Тень от него закрыла глаза.
Я смотрела в сторону рядов, на ощупь перебирая в кармане универсальную плату – горсть алмазов. Их при себе предостаточно. Почему бы тоже не посмотреть? Пока Шад держался особняком, рыская желтым взглядом по площади, я углубилась в ряды. Чего только не было! Я вошла на ярмарку со стороны, где продавали ткани. Стараясь не углубляться далеко и оглядываясь на Шада, чтобы не потерять из виду, я посмотрела несколько материй. Не взять ли? Одежда бы пригодилась… Но мне ничего не нравилось. Или цвет не тот, или узор. Ярко, с нелепыми орнаментами. На Иларии тоже любят яркие цвета и рисунки, но они всегда были утонченными, сочетались друг с другом, да и разлюбила я иларианские узоры. Однотонные ткани, если и были, то мрачных, землистых оттенков, как на костюм гробовщика.
Я прошла в соседний ряд.
Здесь продавали домашних питомцев.
В клетке сидела райская птичка с полупрозрачным оперением. Длинный загнутый хвост на конце был окрашен в алый и голубой цвета. Клетка золотая, вычурная, но это все равно клетка: птица выглядела подавленной. В соседней заливалась ее соседка: крохотная, но со звонким, красивым голосом. Я с любопытством посмотрела мелких зверьков, прошла к рядам с растениями.
Здесь народа было немного, и я задержалась.
В длинных ящиках качали головками колокольчики. Я улыбнулась, протянув к ним руку. Они потянулись к ладони, как ласковые кошки.