Радио «Честно»
Шрифт:
Танцевала я потом еще несколько лет, просто так, для удовольствия. Надежде Васильевне было все равно, какой длины у меня руки – и я со временем тоже перестала об этом думать.
Моя семья переехала в отдельную трехкомнатную квартиру за пару месяцев до того, как я пошла в первый класс. Мы ходили по комнатам и не могли поверить, что все это теперь наше. Нас с сестрой родители поселили в одной комнате, еще одну они заняли сами, а третью, самую большую, мама и папа оставили свободной. Они больше 15 лет прожили в коммунальной квартире, в тесноте, стараясь как можно плотнее занять каждый метр. Даже не представляю, что для них
Больше всего в новой квартире меня впечатлила радиоточка. Она располагалась на стене прямо над моей кроватью. Засыпая, я могла видеть ее. В коммунальной квартире радиоточка была на общей кухне, в далеком мире, ревностно охраняемом раздраженными женщинами, а здесь она была настолько близко, что я даже могла назвать ее своей. Рядом с радиоточкой находилась обычная розетка, в которую мы включали лампу, плойку и пылесос. Меня удивляло, что радиоточка была предназначена исключительно для радио. У нас не было приемника, поэтому мы ей не пользовались. Эта не используемая возможность не давала мне покоя.
Однажды в гостях я увидела простой компактный приемник, который был вставлен в радиоточку. Диктор за кадром что-то говорил, и пространство вокруг наполнялось смыслом. Уже тогда мало кто пользовался радиоточками, я даже думала, что приемники для них больше не выпускают. Фактически подруга моей мамы оказалась первым знакомым мне человеком, у которого радиоточка работала. Выяснилось, что приемник она купила буквально на днях, заменив им старый, пришедший в негодность. Стоил он совсем недорого, благодаря чему родители сопротивлялись недолго. Скоро они купили мне такой же.
Четко приемник ловил только одну радиостанцию, остальные – с помехами. Но я все равно была от него в восторге. До этого я слушала родных и друзей, учителей и воспитателей, одногруппников и одноклассников, соседей, продавцов, кондукторов и докторов. Мы были близки или они оказывались рядом, и в их обращении ко мне я не видела ничего необычного. Однако по радио со мной говорили далекие, абсолютно незнакомые люди. Меня это поражало. Их бестелесность успокаивала и освобождала. От меня не требовалось отвечать, соблюдать приличия или соответствовать их ожиданиям. Я не знала, как они выглядят, и могла представлять их какими угодно. Ничто и никто не обязывал меня их слушать. Вместе с тем, они были в курсе всего и рассказывали обо всем на свете. Иногда мне было интересно, иногда нет. Но я не выключала приемник. Первое время я слушала радио постоянно.
Сестру это раздражало, и на ночь я была вынуждена убавлять звук до минимума, так что слов было уже не разобрать. Она засыпала, а я оставалась наедине с приемником, из которого, словно ветер в листве, доносилось что-то уже совсем неясное, потерявшее форму и смысл. Я плыла в этом шуме, как в лодке, по пустому страшному миру и искала, искала. Если бы меня спросили тогда, что такое душа, я бы ответила, что это радио.
Потом у нас в семье появился магнитофон с FM-приемником. Сестра слушала на нем кассеты, а я – первые коммерческие станции, которые были недоступны через радиоточку. Мне было непонятно, как сестре не надоедает одно и то же. Я думала, это потому, что она была уже взрослой. Свое взросление я воспринимала как убийство и всячески пыталась спастись. В отличие от государственных, в основном разговорных радио, новые частные станции специализировались на музыке. Песни в эфире играли с редкими короткими перерывами и почти не повторялись. Меня это более чем устраивало, пока однажды не прозвучала композиция, которую мне захотелось слушать снова и снова. Я была готова обнять ее, словно камень, и погрузиться на самое дно.
Такие песни я стала записывать на кассеты. Сложно понять, что с тобой происходит, когда все вокруг меняется: родители стареют, мир уменьшается, тебя
Ведущие в эфире государственных радиостанций говорили о политике, экономике, истории и культуре большой страны. Они всегда были на высоте. Я чувствовала себя совсем не похожей на них. Мне были ближе диджеи коммерческих станций. Они оговаривались, допускали ошибки, бывали грубы. А главное, эти люди рассказывали о себе: о чем они думают, что чувствуют, какие у них планы на вечер. До этого я была уверена, что подробности своей жизни имеет смысл сообщать исключительно семье и друзьям. Тем, кто меня не знает, они, в принципе, не могут быть интересны. Благодаря новым ведущим я поняла, что это не так. Их рассказы вызывали во мне отклик. Раньше я воспринимала личные истории как будто отдельно от жизни. Жизнь ценна. В этом нет никаких сомнений. У меня захватывало дух при одной мысли, что я есть, есть мои родители, друзья, все-все люди. Но я как-то не задумывалась, что вместе со мной есть мои поступки, чувства и эмоции, и они представляют собой не меньшее чудо и тайну. Таким образом, другие люди могли дать мне и вместе с тем забрать у меня гораздо больше, чем я была способна понять. Все общение предстало передо мной в новом свете.
Скоро мы с друзьями стали играть в радио. Садились перед магнитофоном и записывали свои разговоры на кассету. Слушать это было смешно и немного стыдно. Обычно я держалась заметно сдержаннее, высказывалась серьезно и по делу. Однако стоило включить запись, как у меня появлялось ощущение исключительности момента, словно бы я прыгала с парашютом и отвечала у доски одновременно. И меня несло. Я думаю, тогда во мне проявлялась истинная сущность. В этих искусственных чрезвычайных обстоятельствах она освобождалась, и мне выпадала редкая возможность встретиться с ней.
После таких игр я с еще большим уважением стала относиться к диджеям. Мастерство ведущих меня по-настоящему впечатляло. У них не было больших денег, славы, достижений, от них не зависела моя жизнь. И все-таки я их слушала. Они рассказывали, что у них подгорела яичница, или что им снилось, но суть была не в этом, конечно. Эти люди говорили правду. Их подводки звучали, как заклинания, вызывающие великие объединяющие силы: любовь, участие, милосердие. Радио увеличивало эффект в разы.
Новые станции вели диалог со своей аудиторией. Слушатели дозванивались в прямой эфир, высказывали свое мнение, передавали приветы, заказывали песни, получали подарки. Ведущие общались со слушателями всех возрастов – и это меня волновало особенно. Чего я хочу никого не интересовало ни в детском саду, ни в школе. Дома меня тоже чаще всего ставили перед фактом. Мои друзья были в том же положении, что и я. Поэтому мы часами могли висеть на телефоне, чтобы пробиться в эфир. В то время для нас это была чуть ли не единственная возможность быть услышанными и принятыми всерьез.
Дозвонившись впервые, я не узнала своего голоса в эфире. Но я запомнила это чувство – говорить сразу многим-многим людям. Все мое существо тогда пришло в движение, и на мгновение я увидела мир иначе. Смотритель райского острова, няня для панды, испытатель игрушек, автор текстов для печенья с предсказаниями… О таких работах мечтали мои друзья. Я стала говорить, что хочу быть радиоведущей. Разумеется, тоже в порядке бреда. У наших родителей не сбывались мечты, и кто бы что ни говорил, мы были готовы только к такой жизни.