Радио «Честно»
Шрифт:
Еще я не учла, что в этот популярнейший дневной час в разы больше рекламы. Длинные-длинные рекламные блоки нужно было собирать вручную из множества роликов с похожими названиями, и за любую ошибку ведущего ждал высокий штраф. На экзамене я уже на новостях осознала, что не успеваю, и у меня дрожат руки. Ощущение было такое, словно я встала на ледяную горку, ноги мои скользят вниз, и равновесие вот-вот будет потеряно. Про улыбку я забыла.
Факсы приходили всякие: и гигантские, очевидно, нуждающиеся в сокращении, и написанные от руки какими-то врачами, и с просьбой поставить группу, которой не было в базе… Я остро нуждалась в помощи, но была в студии
Потом, глядя не на меня, а куда-то в бок, программный директор сообщила, что я не сдала экзамен, и они со мной прощаются. Она говорила тихо, но для меня это прозвучало оглушающе. На улице я обнаружила, что у меня заложило уши. Беззвучный город, беззвучные люди вокруг. Я словно оказалась за плотным стеклом, оторванная от всех и всего, один на один с тем, что случилось. Я плакала так, будто потеряла кого-то любимого. Мне хотелось работать именно на этом радио. Получив отказ в первый раз, я знала, что у меня есть и другие варианты, сейчас же я чувствовала, что их нет.
Жизни без радио я больше не представляла. Раньше у меня были мысли, что работа – это тяжкая повинность, она отбирает бесценные восемь часов, а взамен дает деньги, на которые не купишь и секунды. Мои родители так жили. Я же узнала, что работа может быть другой – любимой, желанной. Со стороны некоторым родным и близким казалось, что я капризничаю и топаю ножкой, отказываясь взрослеть, но меня больше не волновало, как это выглядит со стороны. Я упорно цеплялась за радио. Снова пошла на курсы, много занималась, не имея ни малейшего представления, когда мне может это пригодится. Резюме на другие радиостанции я не отправляла.
Незаметно, буквально, пулей, пролетели два месяца. Мне стало легче, и я даже забежала на «Море Плюс» поболтать с подругой. Им по-прежнему требовался диджей, и после меня никаких новых кандидатур так и не появилось. В коридоре я столкнулась с программным директором. Она уже не была так категорична и позволила мне сдать экзамен еще раз.
Я его сдала.
Поначалу я работала один-два раза в неделю с девяти вечера до двух часов ночи. Помню, как было темно: стояла поздняя осень, потом зима. На радио я ехала на маршрутке по остывающему неподвижному городу. Дальше нужно было идти. Короткий путь лежал через промышленную зону, длинный – вдоль железнодорожного полотна. Я шла сквозь редкие одуванчики фонарей. Обычно по дороге мне никто не встречался, и у меня возникало странное чувство, что людей нет вообще. Я последняя.
Студия располагалась в теплосетях, на самом верхнем этаже. Когда я приходила, все остальные кабинеты были уже закрыты, а свет в коридоре погашен. Меня ждал ведущий, которому не терпелось закончить работу, и пересменка почти всегда проходила очень быстро. Я расписывалась в журнале, получала распечатку с рекламными блоками, которые выпадали на мою смену, и лист с погодой, записанной от руки. Когда мой коллега уходил, в здании оставались только я и охранник на первом этаже.
Перед выходом в эфир я писала свой текст на бумажке. Включив микрофон, я читала написанное слово
К весне я чувствовала себя в эфире гораздо увереннее. Мир вокруг просыпался, оживал, и я как никогда понимала, о чем это все. Мне по-прежнему сложно было говорить в эфире свободно, но я уже не сомневалась, что справлюсь. У меня получалось, и мне это очень нравилось. Довольно сложно объяснить, почему при этом я все еще училась на географа: ходила на лекции, сдавала экзамены. Логичней было бы прервать обучение и поступить на другой факультет, более подходящий: на журналистику или филологию. Но я продолжала слушать истории про окружающий мир: растения, животных, облака, камни, взаимосвязи и закономерности, огонь, воду и тайны замысла. В этом была своя романтика. Когда я поняла, что у меня есть выбор, скука ушла.
В конце марта наша радиостанция отмечала день рождения. Всех сотрудников собрали в шикарном ресторане. Я не получала больших денег, скорее мою зарплату можно было назвать очень скромной. На празднике выяснилось, что остальные сотрудники находятся в похожей ситуации. Нужно было видеть лица этих людей, когда они входили в банкетный зал, украшенный до безвкусицы богато, и усаживались за роскошный стол. Сотрудники жадничали, злились, шутили, недоумевали, но равнодушных среди них не было. Начальство снисходительно улыбалось, наслаждаясь эффектом. За мной ухаживало сразу два официанта, но никакого особого удовольствия я не получала. Я все боялась, что не так себя веду, что недостойна всего этого. Мне не хотелось показывать, что с таким отношением я столкнулась впервые.
Дни рождения сотрудников отмечались иначе. Раз в месяц коллектив собирался в офисе, а все родившиеся в этом месяце проставлялись. На большом столе накрывали поляну: раскладывали одноразовую посуду, нарезали колбасу, сыр, огурцы и помидоры, открывали готовые салаты в пластиковых упаковках. Часто забывали про салфетки и хлеб, а алкоголя почти всегда не хватало, и за ним ходили еще.
Руководство присутствовало только в самом начале и, дежурно поздравив именинников, быстро разбегалось. Попав на такой праздник впервые, я, как утопающий, вцепилась в выданный мне стаканчик и просидела с ним до позднего вечера, а люди вокруг смеялись и обнимались, целовали друг друга и говорили милые глупости, пели и танцевали. Они словно парили на счастливом пьяном облаке, вдалеке от земных проблем. Прошло несколько месяцев, прежде чем мне удалось почувствовать себя частью команды. Все это время я боялась, что ко мне подойдут и скажут: «Мы взяли на работу человека, который справляется с обязанностями лучше, чем ты. Поэтому… Спасибо, конечно, но на этом все. Пока». Не знаю, с чего я решила, что со мной могут так поступить. Ничего подобного раньше на радио «Море Плюс» ни с кем не случалось. Даже когда я научилась держаться в эфире свободно, меня отпустило не сразу, и только к осени, на своем дне рождения, я поднялась на облако, вместе со всеми.
Конец ознакомительного фрагмента.