Радуга в сердце

Незабуду Ирина

Наша скромная квартирка досталась Ли от первого мужа. Он, как ты понял, не являлся моим отцом. Мужу этому уже тогда стукнул полтинник, то есть, он был старше чем бабуля на тот момент. И работал, кстати, преподом в шараге, где оно училось. Собственно, ради жилья-то оно и выскочило замуж. Очень уж не хотелось ей возвращаться в отчий дом, где к тому же поджидал её маленький я. Настолько не хотелось, что несчастная готова была променять небольшой, но всё-таки город, на убогий посёлочек сельского типа.

И вот

уже который год мы живём под одной крышей, тихо и не очень ненавидим друг друга… И теперь ей ударило в голову переехать обратно в квартиру бабули. Спросишь, почему оно не сделало этого сразу? Ли свистит, будто это из-за меня, якобы не хотела бередить мои раны. Но это всё трёп, естественно. Просто тогда ей было выгодней сдавать бабулину хату – та и больше, и город, как-никак – не работать месяцами и направлять все силы на охоту на мужика.

Ну, а теперь, когда мужик попался, и они с ним активно отстраивают «Дом-2»… если ты не в курсе, есть такая передача, Лина просто наглухо повёрнута на ней… Теперь «нам нужна квартира побольше, чтобы никто никому не мешал». Имеется в виду, чтобы я не мешал им (просто я на кухне сплю за неимением собственной комнаты), хотя сама Ли причёсывает, что «наконец-то у нас будет полноценная семья».

Ты же знаешь – есть такие семьи, где все друг другу настолько осточертели, так друг друга ненавидят искренне, что сидят по своим норам и не высовываются, лишь не попадаться друг другу на глаза? Вот, мы как раз такая семья будем, «полноценная» до скрежета зубов.

Вот и весь расклад, если кратко.

А теперь на мне шляпа с полями, что я просто раскрасил гуашью во все цвета радуги и принёс как-то на ОБЖ в качестве очередного проекта… Это я, конечно, из вредности, чтобы классуха потрепала Лине нервы. Мы с ней, как обычно, в стадии войны. Но пока она побеждает. В сентябре я иду в очередную «новую» школу. В Городе их семь, только три из них я успел когда-то сменить, и обратно меня не берут.

Хотелось бы верить, что это будет последняя в моём «послужном списке», всё-таки выпускной на носу. Но обещать ничего не могу.

Глава 2

Я спец по бабам. Макс с Никитосом очумевают надо мной. Могу уломать любую. Сам не знаю, как это у меня получается, но ещё ни разу не было, чтобы хоть одна из них пошла в отказ.

Это, если уж совсем откровенно, странно, поскольку наружность у меня самая обыкновенная. Таких как я редко запоминают в лицо. Из нас троих Макс считается красавцем. Девахи, как рыбы, клюют на его безупречность – торс с обложки «Men's Health» и идеальные пропорции всего чего угодно, – но по необъяснимым пока причинам переключаются на меня.

А вообще я выгляжу старше своих шестнадцати. Точнее, если вдруг обнаруживается, а ещё точнее, с чьего-то оленьего языка срывается, сколько мне на самом деле лет, все обычно грациозно роняют челюсть и выдают стандартное: «Да ладно!», как будто мне на вид как минимум пятьдесят.

Вот и сейчас, Олень повторяет этот трюк в надежде, что девочка, которую я склеил, одумается и разглядит в нём, примитивном животном, перспективного альфа-самца.

А ведь я ещё у клуба заметил, как он на неё глаз положил.

Мы идём большой компанией – РОМ, три подружки и Ксюха. Ксюха – это Максова сестра. Три подружки – её однокурсницы, как я понял. В общем, благодаря ей мы и познакомились все.

– Да ладно?! – со снисходительностью или брезгливостью водят по мне взорами блондинка и брюнетка.

– А так и не скажешь, – добавляет «чёрненькая», та самая, которую в данный момент мы с Никитосом делим.

Кондрат вышагивает впереди. К одному его локтю прицеплена Ксю – занудная девица с Максовым лицом, ко второму – другая барышня, которую я даже разглядеть не успел.

– Да, Радуга у нас ещё маленький, он ещё в школе учится, – злорадствует Олень, наверняка мысленно потирая свои копытца.

– Не маленький, а самый молодой, – отзываюсь я. – Зато когда с вас, престарелых, уже песок посыплется, я всё ещё буду огурцом.

– И что ты, – усмехается, оглядываясь, Макс, – огурец, будешь делать? Сотку от груди жать? Или по утрам кросс бегать?

– Ага, не вынимая сиги изо рта, – поддакивает Никитос. И ржёт.

– Я оценил ваш тонкий юмор, – бормочу я, прикуривая. – Барышни, я думаю, тоже.

Бросаю взгляд на брюнетку, улыбаюсь своей самой поганой улыбкой. Та, секунду назад явно что к чему не уловившая, меняется в лице и с интересом смотрит на меня.

«Прости, братан, но у тебя нет шансов», – вертится где-то на подкорке.

Прогулка под звёздным небом плавно перетекает в посиделки в подвале, где у нас с парнями имеется комнатуха, собственноручно отделанная нами в лучших традициях советского дизайнерского искусства.

На одной из стен, по правую руку от входа, висит найденный на помойке, но вполне симпатичный ковёр с медведями. Знаменитая картина Шишкина «Утро в сосновом лесу». Остальные стены утеплены минватой, оббиты фанерой и оклеены обоями, причём, каждый кусок жутко контрастирует с предыдущим.

Дело в том, что мы с парнями периодически помогаем местным бабулькам с ремонтом. Взамен они нас кормят как на убой, частенько жертвуют всякие любопытные штуки, и всегда – остатки материала. Вот этими остатками мы и облагородили данное скромное местечко. Плюс, теперь здесь столько раритетных вещиц, что заманить сюда девчонок не сложнее чем в музей.

Среди них, например, старый катушечный магнитофон, древняя печатная машинка, а ещё паровой утюг, патефон и пластинки Демиса Руссоса и Бони Эм. И всё это «культурие» громоздится на двух длинных полках, набитых вдоль несущей стены.

Или, допустим, журнал «Крокодил» от 1951 года, который я как раз демонстрирую брюнетке, про себя пытаясь вспомнить её имя. Подруги, а именно блондинка, как назло обращается к ней исключительно как к животному – «Зай», «Кис», – и мы с Никитосом даже переглядываемся, мол, похоже, оба в обломе. Но пока я несу всякую дичь про изображённую на обложке Статую Свободы, которую «чёрненькая» даже не узнала, ситуацию выправляет Кондрашка:

– Юсь, будешь пиво?

Брюнетка ломается, а я стараюсь зафиксировать в памяти только что услышанное странное слово.