Раиска, Люська, ветераны спорта и «Тишина»
Шрифт:
– Катька! Уймись! – Александр схватился за голову и полез под стойку собирать рассыпавшиеся бумажки.
– Сам уймись! Сколько раз говорили, чтобы прилавок закрепил!
– Сама опоздала, и еще выступаешь! Что ты, как ненормальная несешься? А если бы терминал разбился, чумная ты девка!
– Так потому и несусь, что опаздываю! У нас на работе проблема, опять ограбление! «Тишину» украли! А сюда же не дозвониться, двадцать первый век на дворе, а связи нет! И дороги скоро не будет, такой снегопад!
– Там, где ты, тишины не бывает! Как можно украсть то, чего нет? – Александр сосредоточенно разглядывал платежный
– Нет, мы на лыжах, – Люська потирала ушибленное плечо.
– Катька, уйди от греха, – Александр поднапрягся и подвинул стойку на место.
– Если понадобится, я – Катя, – представилась девушка и выскочила обратно на улицу.
– Вон, видите, трещина на стекле. Это она прошлый раз ввалилась со своей доской. А вон у кресла ножка погнута – это в позапрошлый раз помогала тепловую пушку передвинуть. Ох, чума на наши головы! Удивляюсь, как музей в Туманове до сих пор стоит.
– При чем тут музей? – не поняли мы.
– Катя-Апельсин в музее работает и у нас, чума на наши головы, подрабатывает.
– Так это она про музей говорила! Его сегодня ограбили. Мы как раз мимо проезжали. Хотели картины посмотреть, не получилось. А девушка-то, какая разносторонняя!
– Не то слово! Она вообще альпинистка. Сейчас юридическое образование получает. По первому диплому Катя – преподаватель истории и обществознания. Правда, когда после университета явилась в школу устраиваться, ее не хотели брать.
– Не хотели брать?!
– В школу?! У вас так хорошо с учителями?
– С учителями у нас не очень, но с ней было бы еще хуже. Она, когда знакомиться пришла, уронила на завуча двухметровый кактус. Правда, сама же и поймала. Реакция у Кати хорошая. Завуч почти не пострадала. Точнее, пострадала, но только морально. Физически пострадал кактус, а она этот кактус двадцать лет растила. Одинокая женщина, сами понимаете, любимый колючий питомец. А Катька, по доброте душевной предложила обломки питомца на текилу пустить. Но тогда ее все-таки приняли на работу. Определили преподавать историю. Так она решила показать детям, как Микеланджело Сикстинскую капеллу расписывал.
– Ого, вы знаете, кто расписывал Сикстинскую капеллу? – вопрос был бестактный, но очень неожиданно прозвучало упоминание Микеланджело в полутемном и сыроватом помещении пункта проката.
– Теперь, спасибо Кате-Апельсин, у нас весь город знает, кто расписывал Сикстинскую капеллу. Не все знают, где это.
– Это же прекрасно! – воскликнула я.
– Вы не дослушали, – Александр обращался в основном к Люське. – Катька набила по стенам своих альпинистских крюков и по очереди поднимала желающих к потолку. Они там с красками и кисточками болтались в обвязке и творили. Контуры она заранее карандашом набросала. Дети были в восторге. Но тут вошла завуч. Она проходила по коридору и услышала восторги. Такого ей и в кошмарном сне не снилось – ученик болтается под потолком, а на свежей побелке – какая-то пестрая мазня. Ну, ученики с мест, как положено, вскочили. Тот, который под потолком, тоже по привычке дернулся, банка с краской у него из рук выпала и приземлилась аккурат на парик завучу. Оказывается, завуч носит парик. Теперь об этом тоже весь город знает. В общем,
– Бедная девочка, как же она жить-то будет, такая?
– А у вас она как, справляется?
– У нас – нормально. С детьми ладит. А быстрая реакция на склоне – то, что надо. Да и обрушить там нечего, снежных лавин не бывает, а деревья стоят крепко. Вы только в помещении держитесь от нее подальше и будете в безопасности, – успокоил нас Александр.
Мы для начала взяли ски-пасс на двадцать подъемов. Решили, что на первый день будет достаточно. А уже завтра сможем воспользоваться скидкой. К тому же кафе закрывалось в семь часов. Надо было успеть поужинать. Потому что в нашем номере кухни не было, только электрический чайник.
Номер помещался в том симпатичном домике-шале и смотрел окнами на склон! Кафе тоже порадовало. К интерьеру явно приложил руку профессионал, а еда была выше всяких похвал. Вкусная и порции большие. Только посуда почему-то вся металлическая. Может, потому что Катя-Апельсин иногда заходит в кафе?
Вечером снег пошел еще сильнее. Мы погуляли по территории. Но места для прогулки было маловато, решили пройтись по дороге к деревне. В деревню соваться не стали, побоялись собак.
– В таких местах их могут не привязывать, – предостерегла Люська.
Да я и сама слышала, что на ночь двортерьеров в деревнях частенько отпускают погулять. А мы никаких вкусняшек с собой не захватили, в случае чего, откупиться будет нечем. Пока возвращались, снегопад усилился. На открытых местах задувал ветер. На территории высокий дядька в телогрейке и треухе чистил дорожки огромной лопатой. Навстречу нам с радостным лаем выскочил крупный косматый пес.
– Васька! Цыц! Свои! – дворник разогнулся и посмотрел на нас. – Не бойтесь, не тронет.
Мы и не боялись. Пес так радостно скакал и так вертел хвостом, что намерения его были яснее ясного. Он хотел поиграть и получить почесывание за ушком.
– Васька? – удивилась я. – Его зовут, как кота?
Мужчина был рад поболтать. Он оперся на лопату и поправил треух.
– Ага, Васька, котенок мой.
– Вы здесь работаете?
– Работаю. Сторожем и дворником, еще истопником. Меня Палычем зовут, – представился дядька. – Работы хватает, вдвоем с Васькой справляемся. У него прошлой зимой волки мать зарезали. Гулящая была, сучка. У щена только глаза открылись. Поесть он уже мог, но без мамки плохо. Он и прибился к Маське, кошке местной. Вот и стал Васькой. Спал с ней, ходил везде хвостом.
– Мышей ловил, – подсказала Люська.
– Какие мыши? – не понял Палыч. – Маська при кухне жила, ее мыши не интересовали. Так она этого котенка и вырастила, Ваську, последыша. Старая была кошка, пропала осенью.
– А кто его лаять научил?
– Никто не учил, он и не лает почти. Только, когда радуется. Но это и хорошо. Тут столько чужих каждый день. Что было бы, если б он всех облаивал!
– Здесь волки ходят? – мне захотелось перейти от кухонных кошек к полезной информации. От слов о том, что прошлой зимой кого-то зарезали было не по себе.