Раиска, Люська, ветераны спорта и «Тишина»
Шрифт:
В кафе кроме тех, кого мы уже видели, присутствовала еще одна пара средних лет или чуть постарше. Все, не торопясь, наслаждались завтраком. И обсуждали перспективы дневного катания. Оказывается, из-за аварии на подстанции, так громко называли распределительный шкаф, что-то случилось с подъемником на основном склоне, и он пока работать не будет. Предлагалось покататься на тюбингах или пройти на учебный склон.
Мы решили прогуляться к церкви. Церковь стояла на небольшой возвышенности дальше по склону, после тюбинговой горки. Дорожку к ней никто не чистил, но она проходила под высокими и густыми елями, так что снега там намело меньше, чем на открытых местах. К тому же перед нами кто-то прошел
– Как там? – поинтересовалась я, отдышавшись.
– Прекрасно! – отозвалась женщина. Она разрумянилась, на щеках от улыбки появились ямочки, глаза сияли. – В этом году, наконец, окна застеклили и дверь поставили. По большим праздникам батюшка приезжает, служит.
– Вы здесь не первый раз?
– Почти каждый год бываем. Печально, конечно, – при этих словах никакой печали у нее в глазах не появилось. – Такая красота разрушается, но окна и двери временно помогут. Мы всегда жертвуем на восстановление храма.
Я подняла глаза и внимательнее осмотрела строение. Не знаю, сколько надо пожертвовать, чтобы его восстановить. Общий вид был удручающим.
– Обратите внимание на росписи. Это работы учеников Пилюгина. Они здесь практиковались. Некоторые картины, несмотря ни на что, прекрасно сохранились.
– На красках, видать, не экономили, – вступил в разговор мужчина.
– Миша! – воскликнула женщина.
– А что, Маша, – невозмутимо продолжил мужчина. – Всем известно, если экономить на материалах, качественного продукта не получишь. Миша, – представился мужчина.
– Людмила, можно Люся.
– Раиса, можно Рая.
– А я – Маша, – представилась улыбчивая женщина.
– Девочки, Люся, Рая, – мужчина распахнул перед нами дверь, – Настенные росписи – это прекрасно, но церковь примечательна не только этим. Если подниметесь на колокольню, что конечно же запрещено, оттуда можно позвонить.
– Вот спасибо! – обрадовались мы и поспешили войти.
Разруха внутри была еще хуже, чем снаружи. Полы отсутствовали. Узкий настил из досок вел от входа к столику с иконами, свечками и картонной коробкой с мелочью. Этим внутренне убранство и ограничивалось. До высоты вытянутой руки стены густо покрывали обычные надписи. Но выше! Не то, что бы росписи прекрасно сохранились. Чудо, что уцелело хоть что-то. Эти уцелевшие среди разрухи фрагменты были великолепны! От сцен священного писания под куполом глаз было не отвести. Конечно, краски выцвели. Росписи сохранились не более, чем на четверть. Но то, что наблюдалось, могло достойно украсить собор в крупном городе. Художник Пилюгин, уроженец этих мест, творил в начале прошлого века. После окончания академии он вернулся в родные места и, пользуясь покровительством местного фабриканта и мецената, открыл школу для одаренной молодежи. Меценат предоставил в распоряжение Пилюгина и его учеников свое загородное имение. О том, что его ученики в свободное время расписывали храмы по всей округе, я не знала. Под впечатлением от увиденного мы поставили свечки и прошли на колокольню.
Дверь на колокольню находилась справа от входа и была закрыта на амбарный замок, но Миша объяснил, под каким камнем взять ключ. Кирпичи на узкой лестнице крошились, подниматься надо было, держась за стены. На одной из уцелевших нижних ступеней я пристроила замок, а дверь заложила изнутри на засов. Ведь, если есть засов, значит, на него надо закрыть. Разве нет? Люська согласилась, что, если есть, значит надо. Может, для того чтобы не столкнуться на узких ступеньках с теми, кто будет двигаться навстречу. Последний
С колокольни открывался впечатляющий вид на заснеженные поля и леса до горизонта. Лыжная база под ногами тоже прекрасно просматривалась. Красота! Деревню Высокое за лесом видно не было. Зато с другой стороны под горой на расстоянии не больше километра вырисовывался ряд крыш. Над некоторыми поднимался дымок. Вид сверху мы запечатлели, телефонные звонки сделали. Связь была не очень, долгих разговоров не получилось. Да и продувало на высоте, будь здоров! Решили возвращаться в тепло. Тем более, сверху разглядели, что подъемник заработал. Разноцветные фигурки мелькали на склоне, играла музыка. Осторожно, поскальзываясь на скошенных ступеньках и цепляясь руками за стены, начали спускаться. Как раз добрались почти до низа, когда услышали стук в дверь. Мы притихли. Не то, что бы в наших действиях было что-то противозаконное, инстинкт сработал. Мы даже к стене прижались, что было совсем уж лишним. Через закрытую дверь нас все равно нельзя было увидеть. Кто-то подергал дверь, постучал, отошел, подошел, опять подергал дверь, нецензурно выразился. Мы продолжали стоять, не дыша. После того, как неизвестный выругался, выходить совсем расхотелось. Он потоптался у двери и, судя по звукам достал телефон и опять пошел прочь от двери.
– Это я, – массивная дверь сильно приглушала хриплый голос.
Но внезапно слышимость чудесным образом улучшилась, как будто говоривший вдруг оказался рядом с нами. Чудо было, наверное, ни при чем. Все дело в особенностях распространения звука. В этой церкви не только росписи были выполнены качественно, но и акустика на уровне.
– На месте, надежно, как в сейфе, – говоривший не только хрипел, но еще говорил заметно «в нос». Теперь это было отчетливо слышно.
Думаю, мы его слышали лучше, чем абонент.
– Дороги нет, электричество наладили. Работают, чего им сделается. Да! Чего? Чего-чего? Под контролем. Спрятано. Але! Але! Тьфу, связь называется.
Шаги затихли, дверь закрылась. Мы постояли еще немного и только решили выбираться, как опять услышали скрип открывающейся входной двери и шаги по настилу. Опять прислонились к стене и затихли. Хорошо, хоть мороза сегодня нет, а то уже примерзли бы к этим кирпичам. Кто-то медленно прошаркал по настилу. Потом послышалось какое-то шуршание, потом очень тихое пение, прерванное телефонным звонком.
– Да, да, дочь. В храме, зашла прибрать маленько. Замело. Да. Очень. Обнимаю всех. Шурочку поцелуй. До свидания.
– Какой посещаемый храм, – прошептала Люська.
– Похоже, его используют, как переговорный пункт.
Мы отодвинули засов и вышли наружу. Очень интересно было посмотреть, каким образом здесь можно «прибрать».
У столика с иконами бодрая пенсионерка перебирала свечи. Увидев нас, она даже не удивилась.
– С базы? – спросила она. – Неужто дорогу почистили?
– Нет, мы ночевали. Церковь у вас красивая, такие росписи! Чудо!
– Да, церковь знатная. В пятницу служба будет, приходите. Батюшка из Селищ приезжает.
– Это здорово. А народу много бывает?
– Откуда возьмется много-то? С Высокого человек десять, да у нас, с Булгаринки, четыре бабки. Но в этот раз народ будет. Батюшку мпригласили молодых обвенчать.
– Булгаринка – это деревня с той стороны? – я махнула рукой на запад.
– Да, большое раньше село было, и церковь эта – Булгаринская. Погост тоже вокруг старинный, надгробья и кресты каменные, склепы даже есть. Сейчас под снегом не видать. А летом к нам часто художники приезжают. Речку рисуют и церковь. На храм жертвуют помаленьку. Фермер окна поставил, да с лыжной базы хозяйка дверь оплатила. Теперь вот батюшка стал ходить.