Ракета в морг
Шрифт:
— Он достаточно оправился, чтобы двигаться самостоятельно, и настаивал, что хочет восстанавливаться в комфорте.
А “Кедры”, больница в Голливуде, естественно, подходили для отпрыска Фоулкса куда лучше скорой помощи.
— Я хотел бы увидеть мистера Фоулкса, — сказал он, подойдя к стойке.
— Вы из прессы?
— О Боже, нет. Я из полиции.
— О. Подождите-ка. Посмотрю, сможет ли он принять вас.
Маршалл нахмурился.
— С ним всё в порядке?
— Да, но…
— В какой палате Хилари Фоулкс? — осведомился молодой человек с торчащими зубами.
—
— А то как же, детка? — Молодой человек помахал карточкой.
— Идите прямо наверх. Третий этаж. Там на стойке вас направят.
Маршалл вздохнул.
— Послушайте-ка! — попенял он. — Вы заставляете полицию ждать, а этого щенка посылаете…
— Простите, сэр. Мистер Фоулкс распорядился пропускать только прессу. Если вы подождёте…
Но Маршалл был уже в лифте. На стойке третьего этажа он не озаботился быть вежливым. Он показал значок и голосом бандита из вестернов проговорил:
— Фоулкс?
В комнате Хилари было пятеро человек, все с карандашами и блокнотами. Была живо двигавшаяся медсестра, ловко расставлявшая цветы. И был Хилари, сидевший в кровати, наклонившийся вперёд, демонстрируя рану на спине, но в остальном как новенький.
— Д-е-р, — говорил он, — р-и-н, д-ж-е-р. О, лейтенант, рад вас видеть. Очень рад. Только представьте, некоторые из этих юнцов не читали рассказов о докторе Дерринджере, как вам?
— Развращённое поколение, — отметил Маршалл. — Как только огни рампы притомят ваши глаза, мистер Фоулкс, я бы хотел обсудить с вами несколько вопросов.
— Лейтенант, — повторил один из репортёров. — Эй! Вы не из отдела убийств, а?
— Почётное звание швейцарского флота, — сказал Маршалл и стал рассеянно наблюдать за медсестрой, в то время как Хилари следил за тем, чтобы каждая значимая подробность карьеры его отца перекочевала в записные книжки репортёров. На прикроватном столике лежали две книги, предположительно, привезённые по такому случаю из дома: “Жизнь и доктор Дерринджер: Автобиография” Фаулера Фоулкса и “Фоулкс Великолепный” Даррела Уимпола. Но Хилари не было нужды сверяться с ними. Он знал свою тему так же хорошо, как актёр в “Табачной дороге”[49] должен знать свои реплики в конце представления, или, что куда уместнее, как священник знает слова ежедневно служимой мессы. Ритуальным словам соответствуют ритуальные жесты. Вместо грызения репы или крестного знамения здесь было подёргивание мочки. И этими манипуляциями с ухом, словно эхо, Хилари словно обретал толику властного достоинства, столь характерную для рекламных фотографий его отца.
— К тому времени, — проговорил Маршалл, когда удалились последние журналисты, — когда всё это станет достоянием международных агентств, будет продано несколько тысяч экземпляров книг Фоулкса.
— Вы имеете в виду?.. — Хилари рассмеялся. — Что ж, лейтенант, я верю, что вы считаете меня способным разыграть всё это просто для увеличения гонораров. Боже мой, я потрясён подобной идеей. Потрясён. Просто я столь многим обязан моему отцу. Можно сказать, всем.
— Разумеется.
— Так что, естественно,
— Вы в порядке, мистер Фоулкс?
— Я жив, — просто сказал Хилари. — Жив. И это само по себе столь чистое и прекрасное облегчение, что мне даже не хочется думать, как близок я был к смерти.
— Не принесёте пива или чего-то в этом роде? — повернулся к медсестре Маршалл. — Боюсь, это совещание по конфиденциальному деловому вопросу.
Медсестра перевела взгляд со значка лейтенанта на лицо.
— Мне больше нравится челюсть Дика Трейси[50], — сказала она, но удалилась.
Хилари ещё больше подался вперёд.
— Скажите, лейтенант, вы его арестовали?
Маршалл чуть не выдохнул от облегчения.
— Так вы видели, кто это был. И, полагаю, пресса узнала раньше меня. Ну, давайте. Ордер выпишем сразу.
— О нет, лейтенант. Вы неправильно меня понимаете. Я думал, вы уже знаете.
Маршалл выругался.
— Я не только не знаю, Кто, но и не имею ни малейшего представления, Как. Но давайте начнём; возможно, ваш рассказ даст мне какую-то зацепку.
— Я говорил с вами, — медленно проговорил Хилари. — Помните? Вы спрашивали меня об Остине Картере… — Вдруг он замолчал. — Это сделал он? В смысле, Остин Картер?
— Естественно, — кисло сказал Маршалл. — Он сознался. Сделал это с помощью своего маленького устройства.
— Не понимаю.
— А я? Но продолжайте. Вернёмся к мистеру Картеру позже.
— Очень хорошо. Как я уже сказал, я говорил с вами, когда внезапно услышал позади себя лёгкие шаги. Я начал разворачиваться, но не успел, почувствовав между лопатками ужасную боль. Ужасную боль. Она сопровождалась ударом такой силы, что меня швырнуло на стол. Я попытался подняться, но потерял равновесие и упал на пол. И это последнее, что я помню, прежде чем оказался в клинике скорой помощи.
— Вы ничего не видели, а слышали только “лёгкие шаги”?
— Верно, лейтенант.
— Вы можете что-нибудь определить по этим шагам? Мужские или женские? Широкие или коротенькие?
— Боюсь, нет. У меня не было времени внимательно слушать.
— Они удивили вас?
— Очень.
— Тогда это, возможно, указывает, что они были мужскими и широкими? Если бы этот звук мог значить вполне нормальное появление вашей жены или горничной, то вы, возможно, так не удивились бы.
— Красиво, лейтенант, красиво, — просиял Хилари. — Я убеждён, что вы быстро поймаете этого злодея. Очень быстро.
— А теперь скажите: когда вы вошли в кабинет, на двери в холл была цепочка?
— Не знаю. Точно не знаю. Обычно так и есть.
— А окна были открыты или закрыты?
— Закрыты.
— Все?
— Я открываю одно окно, когда захожу, чтобы заняться утренним просмотром отчётов по управлению авторскими правами. Но сегодня утром я подошёл к телефону прямо от стола, где завтракал.
Маршалл хмыкнул.
— Геккон, — проговорил он.
Хилари с любопытством уставился на него.