Ракета в морг

Бучер Энтони

— Да, лейтенант?

— Чёрт, надо было вам сказать. Даже если бы окно было Бог знает зачем открыто, никто не мог бы через него ни войти, ни выйти.

— Нет. Конечно, нет.

— Ваша жена и две гостьи-монахини наблюдали за дверью в гостиную. Никто не появлялся между телефонным звонком и моментом, когда я нашёл вас. А на двери в холл была цепочка.

— Бог мой!.. — благоговейно промолвил Хилари. — Бог мой!..

— Короче говоря, если бы не медицинское свидетельство о характере вашей раны, я бы заподозрил вас в постановке ради той пресс-конференции, что вы только что

провели, — исключительно ради того, чтобы сберечь память о вашем отце, конечно.

— Лейтенант! Тогда это… Но это же запертая комната! О небо, да я счастливчик!

— Счастливчик?

— Ведь дело ведёте вы. То дело Харригана тоже было запертой комнатой, и посмотрите, как вы его аккуратно разобрали. Так аккуратно. Ведь вы для этого идеальный человек. А это для вас идеальное дело.

— Мило.

— И должен быть какой-то способ сказать, кто там был и напал на меня. Отпечатки пальцев? — предположил он со слепой уверенностью непрофессионала.

— Только ваши и горничной. Даже на кинжале только ваши, местами смазанные, что, несомненно, частично произошло при извлечении его из вашего тела. Раз уж мы об этом… — Он полез в нагрудны карман и извлёк убийственно прекрасный образец персидской чеканки. — Знаете это?

— Конечно же! Это мой нож для разрезания бумаг. Был отцовским. Земиндар из Кота-Гути подарил его ему, прочитав “Пурпурный свет”. Очень многие думают, что это была лучшая книга моего отца, хотя сам он всегда предпочитал “Миссии в сумраке”. А вы что думаете, лейтенант?

— О вопросах эстетики позже, мистер Фоулкс. Побожсь, что ничего я так не люблю, как обсуждать доктора Дерринджера; но прямо сейчас я хотел бы знать, был ли этот нож для разрезания бумаг на вашем столе сегодня утром?

— Честное слово, лейтенант, не знаю. Честное слово. Я торопился ответить на звонок. Не смотрел на стол.

— Вряд ли убийца потянулся через ваше плечо, чтобы схватить оружие. Вероятно, это было сделано раньше, что указывает на… Он был там вчера?

— Вчера? Да. Да, я уверен. Вскрывал им почту.

— Во сколько?

— Около трёх.

— Тогда в некое время между тремя часами вчерашнего дня и половиной одиннадцатого сегодняшнего утра этот нож был украден. И даже если убийца каким-то образом стащил его у вас под носом, это всё равно указывает на знакомсво с вашим кабинетом. — Маршалл провёл большим пальцем вдоль лезвия. — Видите, какой он короткий? Именно это, вероятно, спасло вам жизнь. То же оружие с лезвием подлиннее могло бы стать смертельным.

— Но, лейтенант… — Круглое лицо Хилари выразило недоумение.

— Да?

— С моим кабинетом никто не знаком. О, конечно, Рон, Дженни и Алиса не в счёт. Но все те остальные, о ком мы говорили, люди, кого я мог задеть как душеприказчик, — это всё было по почте.

— Так. А ваш шурин?

— Вэнс? Но я даже не знаю, где он, и, в любом случае…

Маршалл встал.

— Тем не менее, я хотел бы иметь полный список всех ваших потенциальных деловых врагов.

— Думаю, Дженни сделать это куда легче, чем мне. То есть мисс Грин. Знаете, она иногда выполняет обязанности моего секретаря. Понимает всё в таких делах.

— Поговорю с ней. И хотел бы, чтобы

вы, для вашего же спокойствия, мистер Фоулкс, знали, что здесь в коридоре до вашего отъезда дежурит полицейский, а другой будет у вас дома. И я советовал бы вам не принимать никаких газетчиков, кроме как группой, и даже тогда проверять их удостоверения. Я бы посоветовал вам вообще с ними не видеться, но мне хватит решения одной невозможной проблемы.

— Спасибо, лейтенант. Спасибо. И вы дадите знать, когда поймаете моего убийцу, да?

Последняя просьба была столь трогательно детской, что заставила Маршалла взглянуть на дело с нового угла. Возможно, это и был ключ к Хилари: его бесконечное ребячество. Он, как ребёнок, жадно копил свои сокровища, как ребёнок, восхищался совершенством чудесного отца, как ребёнок… Маршалл задумался о перезревшей плотью Веронике Фоулкс. Каково это — быть замужем за ребёнком?

Телефонная будка напомнила ему о неприятной, но необходимой части рутинной работы. Он вошёл, бросил монетку и набрал номер Дунканов. Они жили в многоквартирном доме через дорогу, но для этой цели он предпочёл безликость телефона. К счастью, ответила Конча.

— Это Теренс Маршалл, — сказал он, — и не говори Мэтту. Он слышит?

— Вышел погулять. Но в чём дело, лейтенант? Полагаю, я должна быть польщена, когда красивый офицер полиции просит меня хранить что-то в тайне от мужа, но я всего лишь озадачена.

— Вот что: где был Мэтт сегодня утром?

— Работал, конечно.

— Ты тоже была в квартире?

— Гладила и штопала. Всё время, только в магазин выходила.

— Как долго тебя не было?

— Полчаса или больше. Может, почти час.

— А когда это было?

— Между десятью и одиннадцатью. Но, лейтенант, вы как будто об алиби говорите. В смысле, как будто пытаетесь его проверить. Вы?..

— Пожалуйста, Конча. Ты скоро поймёшь, о чём речь. И поймёшь, почему я настаиваю, чтобы ты не говорила Мэтту об этом ни слова. В рутинном порядке мне следовало его проверить, но нет нужды беспокоить его.

— И он чист? — Голос Кончи задыхался.

— Чист, — солгал Маршалл и повесил трубку.

7

Газеты воодушевились происходящим. Даже посреди войн и слухов о войне всегда приветствуется загадочное закалывание знаменитости, а Хилари с удовольствием представил дополнительные детали о бомбах и отравленных шоколадках. Рассказ обогащали краткая биография Фаулера Фоулкса и сжатая библиография его наиболее известных произведений; в целом ни у Хилари, ни у издателей не было ни малейшего повода для недовольства.

Когда её муж вышел из нитросинкретической лаборатории, Бернис Картер читала вечернюю газету.

— Судьба, милорд, справедлива, — заметила она.

— Хилари? — небрежно спросил Остин Картер.

— Угу-гу. Кто-то пытался разделать его при крайне маловероятных обстоятельствах. Это научит его расстраивать продажи сценариев. Вот газета, можешь… Погоди-ка!

Картер чиркнул спичкой о камни камина и закурил сигарету.

— Да?

— Откуда ты знаешь, что я имела в виду Хилари?