Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань
Шрифт:
Барон тем временем быстро и ловко продел в освободившиеся отверстия креплений такие же крюки на веревках - эти веревки были пришиты к полотнищу шелковой материи в большом мешке. Он вытащил сложенный шелк из мешка, размахнулся и резким движением выбросил свернутую конструкцию из нашего конуса.
Секунда, другая - и сзади громко хлопнуло. Наш снаряд дернуло и рвануло назад.
– Есть открытие тормозного парашюта!
– весело прокричал барон.
– Начинаем спуск!
Я оглянулся. Огромное квадратное шелковое полотнище с круглой дырой в центре развернулось следом за нами. Четыре прочные толстые
Скорость полета стала быстро уменьшаться, и вскорости мы уже просто спускались внутри нашего "Аполлона" с небес на землю, мерно раскачиваясь под квадратным куполом парашюта.
Карл Иероним снова выглянул в иллюминатор и слегка потянул на себя одну из веревок нашего устройства для спуска:
– Постараемся сесть помягче и поближе к Каменному Броду!
И мы действительно сели очень мягко и точно: прямо посреди реки Лугань, точнехонько напротив подворья Андрея Тудыйогохаты.
– Есть посадка!
– не сдержавшись, завопил я.
Радость переполняла мое сердце - мы выполнили все, что намеревались выполнить и вернулись обратно в срок!
– Сплэш даун!
– Гаскойн тоже не смог скрыть чувств.
– Приводнение!
Мюнхгаузен деловито принялся отцеплять крюки парашюта от отверстий на капсуле. Квадратный купол окончательно сложился и лег на воду.
С берега нас уже заметили. Несколько мужиков спустили на воду лодку и гребли к нам.
Все население Каменного Брода радовалось нашему возвращению. Ежегодные поборы боярина Прыщщина многих довели до полного обнищания, и теперь народ надеялся, что начнется новая жизнь - "при заводике, чай, всем выйдет облегчение!" Вечером Андрей Тудыйогохата, которого Мюнхгаузен величал теперь не иначе, как "мэром Каменного Брода", устроил всенародные гуляния с песнями, плясками и бесплатной раздачей кулеша и перцовки.
Капсулу нашего "Аполлона" сначала хотели поставить напротив дома поселкового головы, соорудив нечто вроде музеума под открытым небом. Но поселковый священник, отец Федор, сказал, что лучше использовать конструкцию для духовных целей: для строившейся церквушки - очень, дескать, подходит. На том и порешили.
А вот с куполом нашего парашюта поступили более меркантильно. Поселковые модницы разрезали его на части и нашили белых шелковых сорочек, украсив их красивой вышивкой.
Глава восьмая. То самое, или гарбузно-абрикосовая виктория
А на следующий день начались обычные трудовые будни. Мы лазили по окрестным холмам и оврагам, уточняли карту местности, окончательно прикидывали, что и где будем строить. Работа - работой, но бдительности не теряли - Чеб и Ен организовали добровольческий отряд, который и нес караульную службу, бдительно следя за тем, чтобы нас не застали неожиданно "дорогие гости с севера". Правда, оружия у нас было маловато, добровольческий отряд пришлось вооружить самодельными копьями и дубинами.
Боярин Прыщщин напомнил о своем существовании в первый день зимы. Около полудня дозорный сообщил, что видит, как к берегам Лугани приближается большой конный отряд. С местным батюшкой о сигнале оповещения мы договорились заранее, и вскоре церковный колокол
Еще раньше было решено, что сражением за нашу независимость будет командовать барон Мюнхгаузен. Сейчас Карл Иероним отдавал четкие приказы, расставляя добровольческие силы вдоль Лугань-реки. Пушку поставили в самом центре: чтобы не дать противнику с ходу вклиниться в оборонительные порядки каменнобродского ополчения.
"Пришельцы с севера" заметили наши приготовления и остановились на холмах. Прыщщин, одетый на сей раз в шубу из соболей и шапку из лисьего меха, выехал вперед и заорал фальцетом:
– Эй, мужики камбродские, вяжи-ка иноземцев! За каждого даю рубль! И пороть не буду! А кто не подчинится, - того в кандалы и в Сибирь!
Народ на нашей стороне загудел - не испуганно, а возмущенно. Сдаваться на милость Прыщщину, а тем более сдавать своих командиров никто не собирался.
– Попробуем уладить дело миром, - сказал барон и выступил вперед. Достал из планшета лист бумаги и прокричал:
– Слушайте все! У меня в руках - указ Ее Величества об учреждении здесь, на берегу реки Лугань, чугунолитейного завода! Господин Прыщщин, предлагаю вам отправляться восвояси и не вступать в пререкания с государевыми людьми!
– Врешь!
– рявкнул в ответ боярин.
– За месяц я едва успел в Москву метнуться, а тебе до Санкт-Петербурга - да еще и обратно - никак было не добраться! Вяжи его, мужики! Фальшивая у него грамота!
– Все-таки придется воевать!
– Карл Иероним горестно вздохнул.
– Хочу напомнить тебе, Карл, что у нас в наличии осталось всего два ядра и очень мало пороха, - тихо сказал Гаскойн.
Мюнхгаузен задумался лишь на секунду. Лицо его озарила озорная улыбка:
– Ядра откатываем в сторону, пушку заряжаем абрикосовыми косточками. Помните, я купил их в Феодосии? Самое время заняться селекцией фруктовых культур!
Гаскойн только развел руками, а я с Чебом и Еном метнулись выполнять приказ Карла Иеронима.
Противник на возвышенности стал перестраивать ряды, явно готовясь к штурму. Правда, делал это без большой охоты - прыщщинские холуи понимали, что так просто мы не сдадимся и драка будет кровавой. И если бы не истерические вопли Прыщщина, который сам, конечно, вперед не лез, а только подгонял всех, сидя на коне, стоявшем на высоком бугре, "воинство с севера", несомненно, без боя тотчас повернуло бы обратно.
Это понял и Карл Иероним.
– Попробуем нанести урон командным кадрам врага, - изрек мой друг. Взгляд его скользнул по подворью Андрея Тудыйогохаты и остановился на небольшой тыкве, именуемой на местном наречии "гарбузом".
– О, вот, пожалуй, идеальный снаряд!
Барон снял ремень, свернул его петлей, а внутрь вложил гарбуз. Примерился, и, раскрутив ремень над головой на манер пращи, метнул овощ в сторону неприятеля.
Гарбуз гулко просвистел в воздухе и ударил прямехонько в лоб боярина. Прыщщин слетел с коня. Гнедой, потеряв седока, испуганно шарахнулся прочь и копытом саданул командующего северян аккурат в нижнюю часть живота. Встать на ноги поверженный наземь злодей еще сумел, но говорить, а тем более командовать уже не мог - обеими руками держался за причинное место и, как рыба, извлеченная из вод, судорожно разевал рот.