Рама для молчания
Шрифт:
Для нас, переживших всю вторую половину ХХ века и уже давно въехавших в век ХХI – корова на Остоженке, что ни говори, явление весьма экзотическое. Где она паслась? На Комсомольском проспекте?
Сотрудники музея, слава Богу, не стали воспроизводить по указаниям Варвары Петровны назначения комнат – гостиной, столовой или спальни. Соблазн был велик, но, к счастью, музейщики не пошли по столь легкому пути. При отсутствии собственно тургеневских вещей это с неизбежностью отдавало бы претензией.
Анфилада комнат представляет собой цепь выставочных залов: витрины с прижизненными изданиями Тургенева, гравюры и акварели с видами Москвы, Орла, Петербурга, Парижа и других городов, где бывал писатель,
Вдоль стен – мебель сороковых-пятидесятых годов ХIХ столетия, характерная для особняков на Остоженке и Пречистенке. Ширмы и столики, кресла и диванчики, зеркала, обстановка спальни не ставят задачи реконструкции, а скорее служат фоном, помогая почувствовать атмосферу дома. Но странным образом эффект присутствия возник при случайном взгляде в окно: сквозь переплет рам наискосок показался край колонны, и сразу главный экспонат – сам дом – оправдал существование музея, как бы простил утрату тургеневских семейных реликвий…
Литературный критик Алексей Галахов вспоминал: «На обеды к Тургеневу приглашались московские профессоры и литераторы, принадлежавшие к так называемой европейской партии (Грановский, Кудрявцев, Забелин, Боткин, Феоктистов и др.), хотя он был в дружеских отношениях с некоторыми членами славянофильского кружка, особенно с С.Т.Аксаковым. Из артистов почти постоянно являлись Щепкин, Садовский и Шумский и какой-то немец, может быть, подлинник Лемма (в «Дворянском гнезде»), мастерски игравший на фортепьяно. Иногда после обеда устраивался небольшой хор под управлением Шумского, и гости, обладавшие голосом, исполняли тот или другой хор из какой-нибудь оперы, преимущественно из «Аскольдовой могилы». А иногда Садовский морил со смеха вымышленными рассказами… Одним словом, все было светло, радостно, дружелюбно, хотя по временам не обходилось и без споров, на которые москвичи были очень падки».
Портреты современников, гостей Ивана Сергеевича украшают стены залов. Имена производят впечатление. Но это на нас, отнюдь не на хозяйку дома, которая писала своей подруге не без раздражения: «Ваничке моему полегче стало, и он захотел видеть ученых обезьян, а как ты знаешь, что при пире, при бражке друзей набирается всегда много, то у меня был раут».
Крутой, деспотичный характер барыни не мог не привести к конфликту с сыновьями, завершившемуся в 1850 году полным разрывом. Вскоре, 16 (28) ноября, Варвара Петровна скончалась в этом доме на Остоженке. Нрав ее проявился даже в последней воле: «Накануне смерти, когда уже начиналось хрипение агонии, – писал Иван Сергеевич Полине Виардо, – в соседней комнате по ее распоряжению оркестр играл польки». Ивану Сергеевичу пришлось нарушить клятву – никогда здесь не появляться – и прожить добрых два месяца, управляясь с делами по наследству.
Вообще за десять с лишним лет – с 1840 по 1851 год – Тургенев провел в этом доме в общей сложности не больше года. Кстати, останавливался он в мезонине, куда сейчас посетителей не пускают.
Последняя комната в анфиладе посвящена повести «Муму». Мы сразу подумали, сколько залов могло бы быть в разных музеях отдано «литературным» собакам: Белый Бим Черное Ухо, собака Баскервилей,
В Доме Тургенева собрано множество иллюстраций к его хрестоматийному произведению, написанному в 1852 году, когда автор сидел под арестом за крамольный некролог Н.В.Гоголю. Иные из картинок свидетельствуют о невнимательном чтении: здесь вы найдете изображения самых разных пород охотничьих собак и даже дворняжек. Странно, но любимый вопрос литературных викторин: «Какой породы была Муму?» здесь не находит ответа, хотя у Тургенева ясно сказано: «она… благодаря неусыпным попечениям своего спасителя, превратилась в очень ладную собачку испанской породы», то есть – спаниеля.
Мы где-то читали, что в этой комнате была еще скульптура собаки неизвестной породы с грустными глазами и русалочьим хвостом, очень выразительная, около которой всегда задерживались посетители. Но, увы, ее мы не застали. «Автор забрал», – пояснила смотрительница зала…
У Льва Николаевича
В Москве на Пречистенке работает Государственный музей Толстого – строгое, научное учреждение, есть еще «школа Толстого» на Пятницкой улице, а здесь, в Хамовниках, – просто дом, стараниями Софьи Андреевны дошедший до нас практически в первозданном виде и ставший музеем уже в 1921 году.
Весьма скромных размеров, с низким потолком, но светлая, с несколькими окнами в сад – «Кабинет Льва Толстого» – одна из самых маленьких комнат в доме. Главное здесь – так знакомый по картине Н.Н.Ге письменный стол с балюстрадой по три его стороны. Это единственное место в доме, где царствует литература. Но именно сюда мы попадаем в последнюю очередь. Такова логика осмотра музея – тупичок на втором этаже. Впрочем, такова и логика жизни в этом доме: здесь самое, если не единственное, тихое место. Только сюда не проникают ни хохот детей, с грохотом съезжающих на жестяных подносах с лестницы, ни перебранка прислуги – суета каждодневного бытия огромной семьи остается внизу. Соседствуют с кабинетом мастерская, где граф тачал сапоги, каморка верного камердинера Ильи, комната Марьи Львовны – самой близкой отцу – и в соответствии со взглядами – убранной чрезвычайно скромно. Но основное пространство этажа занимают парадные залы, наполняющиеся гомоном голосов, звуками музыки и звоном чашек у самовара лишь в те часы, когда работа на сегодня завершена. Рояль в гостиной предназначен не только для обучения музыке графских детей – за ним сиживали Н.А.Римский-Корсаков, С.И.Танеев, С.В.Рахманинов, А.Н.Скрябин, А.Б.Гольденвейзер.
У самовара по четвергам, а потом по субботам собирались гости – художники И.Е.Репин, В.А.Серов, Н.Н.Ге, А.М.Васнецов, В.Д.Поленов и, конечно, писатели – А.Н.Островский, Д.В.Григорович, Н.С.Лесков, В.М.Гаршин, А.П.Чехов, В.Г.Короленко, И.А.Бунин, Максим Горький. И возник кощунственный соблазн: положить на деревянный поднос в лапах медвежонка свои визитные карточки…
Лев Николаевич прожил в Хамовниках девятнадцать лет, точнее, зим, потому что летом семья перебиралась в Ясную Поляну. Но Толстой не был городским жителем, и лишь слово, данное Софье Андреевне, и забота о хорошем образовании для детей вынудили его стать москвичом. Поселился он не в типичном для того времени доме-особняке, а в усадьбе, купленной летом 1882 года у коллежского секретаря И.А.Арнаутова. «У сада» – ключевое слово. Сад для столичного города большой – целый гектар. Там много цветов, яблоневая аллея и нарядные каждой осенью клены, ясени, березы. Была даже насыпная горка, откуда зимой съезжали на санках. А еще заливали перед домом каток, где любили кататься на коньках не только дети, но и взрослые.