Рапорт инспектора

Шестаков Павел Александрович

Вернулся он загоревшим, поздоровевшим, Ольге обрадовался, но жил по-прежнему в себе, часто замыкаясь, прячась, отгораживаясь.

И снова потянулись отношения, к которым уклончивое понятие «встречаемся» было применимо в самом прямом смысле. И хотя в постели он, забываясь шептал искренние, берущие за сердце слова, оставались они людьми не только разными, но противоположными по мироощущению. То, что составляло суть одного, скрывалось от другого за семью печатями, ибо смотрящий

сквозь рентген не замечает живой плоти, обычный же нормальный взгляд видит живое тело, а не скрытые в нем кости. Ольга смотрела на мир открытыми глазами, Женька видел скелеты.

Редькин жил в одном из крайних, похожих друг на друга домов, и Ольге пришлось, как всегда, поискать нужное здание по номеру. Из лифта она вышла с некоторым волнением, потому что никогда не знала, как поведет себя Женька.

Он был дома и показался Ольге желчнее обычного. Курортный подъем давно миновал.

— Киснешь? — спросила она с порога.

На такие вопросы Женька обычно отвечал очередными жалобами на жизненные неурядицы, но сегодня возразил:

— С чего ты взяла?

— Небритый, желтый.

— Я приболел немного.

— Что случилось?

— Ерунда, все в порядке, — сказал он с необычайным оптимизмом, запирая за ней дверь.

Ольга переспросила недоверчиво:

— Значит, не киснешь? Это хорошо. А я прямо со станции. Погребла немного. Только под конец Девятов настроение испортил. Ну что за противная рожа!

— Если баба мужика ругает, значит, он ей нравится, — сказал Женька убежденно.

— Кто это тебя такой мудрости научил? — спросила она.

— Сам знаю. Не маленький.

— В самом деле?

Он вдруг взъерепенился:

— И тебя знаю.

При всей необязательности их отношений Женька считал необходимым время от времени проявлять собственнические чувства.

— Да ну тебя! — разозлилась Ольга. — Все-таки киснешь ты, мозги закисли. Кончай сразу, а то уйду.

— Ладно, — будто бы уступил он. — Что у вас там с Девятовым вышло?

— Ревнуешь или изображаешь?

— Ничуть не ревную, спрашиваю просто.

— Не было ничего. Не нравится он мне — и все.

— Чем же настроение испортил?

Ответить было трудно. В самом деле, ничего особенно неприятного Девятов не сделал, а надо же, сорвалось с языка, что испортил.

— Да про утопленника завел разговор.

— Что еще за утопленник?

— Парень один. С таксопарка. Утонул поблизости от станции.

Обычно события, непосредственно Женьку не затрагивающие, будь то хоть землетрясение, интересовали его мало. Однако на этот раз он проявил любопытство.

— Ты его знала?

— Видела раза два. Тренировался он у нас.

Отвечая,

Ольга доставала из сумки еду, купленную по пути.

— Лопать будешь? Я голодная.

— Съем немного.

— Тогда умывайся, да причешись. А еще лучше, побрейся. Противно с тобой за стол садиться.

Он послушался нехотя. Включил электробритву, поелозил по заросшим щекам, потом пошел в ванную. Вышел причесанным, внешне пободрее, но ел плохо, отламывал маленькие кусочки батона, крошил по столу. Зато у Ольги разыгрался аппетит, она жевала быстро, энергично.

— Как же он утонул? — вернулся Женька к старому.

— Я знаю? Пьяный был, говорят. А вообще-то странно как! Гребет человек, в волейбол играет — и вдруг — нету!

— И нас не будет, — заверил Женька.

— Ну, нас не скоро, — возразила она с наивным оптимизмом.

Он хмыкнул:

— Крюков тоже так думал, наверно.

— Крюков! Откуда ты знаешь, что его Крюков звали?

— Ты же сказала.

— Я не говорила.

— Забыла.

— Не забыла я, — возразила Ольга. — У меня память хорошая.

— Что ты так уставилась? Ну, слыхал я про этот случай. Одна ты все знаешь, что ли?

— Если слыхал, зачем расспрашивал? — обиделась она.

Поведение Женьки ей не нравилось. Вообще день не клеился. Разговоры какие-то ненужные, разговоры. С Мазиным болтала чепуху, потом Девятов, а теперь Женька муру несет.

— Потому и расспрашивал, что слыхал. Инженер один говорил — Горбунов. На море познакомились. Ничего мужик, с машиной. Ему этот Крюков замок менял.

Объяснял он, явно заглаживая грубость, но у Ольги сдвиг произошел, ощущала она в себе недоброе чувство к Женьке. «Нашла парня, ничего не скажешь. Подобрала. На тебе, боже, что нам негоже.».

— Да на что мне еще Горбунов какой-то!

— Ты же спрашивала, откуда я знаю? Я и говорю: не понял я сначала, про кого речь, а потом догадался.

— Догадался! Какой догадливый. Тебе б в милиция работать.

Он скатывал шарики из хлебного мякиша, щелчками сбрасывал их со стола. И это Ольге, девушке из семьи, где всегда уважительно относились к хлебу, тоже не нравилось.

— По-твоему, в милиции догадливые?

— Будь уверен. Между прочим, я сегодня на том месте, где Крюков утонул, одного дядечку из уголовного розыска встретила. Он только важными делами занимается.

Женька засмеялся желчно:

— Институт у них под носом обнесли. А поймали налетчиков? Шиш!

— Не бойся, поймают.

— Пинкертон пообещал?

— Если хочешь знать, он как раз этим делом занимается.

— Прямо тебе доложил?

— Представь себе.