Рапорт инспектора
Шрифт:
— К допросу готов, — начал он несколько неожиданной фразой.
— Я тоже, — усмехнулся Мазин.
— Не понимаю.
— Почему же? Вас интересует наша находка? И волнует что-то? Я готов дать возможные пояснения.
— Меня волнует моя участь.
Теперь уже Мазину пришлось сказать:
— Не понимаю.
Инженер придвинулся, наклонившись через спинку сиденья. Его круглое лицо от жирного подбородка до гладкой лысины, обрамленной вьющимися рыжими волосами, выражало озабоченность и волнение. Мышцы лица непрерывно
— Могу я говорить откровенно.
— Конечно.
— Благодарю вас. У меня складывается впечатление, то кое-кому хотелось бы приписать мне преступление.
— Кому же?
— Я хочу быть предельна откровенным и не боюсь риска. Я имею в виду вас!
— Почему у вас сложилось такое впечатление? — спросил Мазин сдержанно.
— Монета! — повысил голос Горбунов. — Я вашу игру понял. Это была провокация.
— Попрошу вас успокоиться, Владислав Борисович, и выбирать более точные слова.
— Но вы же подсунули мне монету!
Очередная гримаса так исказила лицо инженера, что Мазину захотелось выйти из машины, но он только опустил ближайшее стекло. Стало свежее, и Горбунов, вдохнув прохладного воздуха, немного отодвинулся.
— Если мне не изменяет память, вы сами обратили внимание на брелок, — напомнил Мазин.
— Еще бы! Все было проделано мастерски! Вы так небрежно крутили его на пальце.
Мазин твердо помнил, что монета лежала на столе и он не прикасался к ней, но спорить не стал.
— Зачем же мне это понадобилось?
— Как зачем? Чтобы заставить меня признать брелок своим и тем самым обвинить в убийстве Крюкова. Мазин потрогал пальцем переносицу:
— Откровенность за откровенность. Я не вижу прямой связи между этими обстоятельствами. Да и не говорил я вам ничего о Крюкове.
— Ха-ха! — издал Горбунов смешок, который, наверно, считал саркастическим. — В этом-то и была уловка!
— Вы знали Крюкова?
— Уверен, что вам это прекрасно известно. Мазин не отреагировал.
— Какие же отношения вас связывали?
— Элементарные. Он сменил мне замок на машине после угона. Естественная профилактика в условиях, когда на милицию не приходится полагаться.
Мазин и этот выпад оставил без ответа. Его интересовали иные, конкретные вещи.
— И вы отблагодарили его скромным подарком?
— И не подумал.
— Как же попала к Крюкову ваша монета?
— Понятия не имею. Сначала я подумал, что брелок был взят из угнанной машины.
— Помню. А потом вы усомнились. Когда?
— Скоро, очень скоро.
— И настолько перепугались. Почему?
Горбунов лихорадочно полез в карман, вытащил конверт — обычный, голубой, без картинки — и буквально вырвал из него листок бумаги:
—
Мазин прочитал:
«горбунов спасайтесь у убитого вами крюкова нашли ваш брелок».
Слова эти, а вернее буквы, их составлявшие, были вырезаны из газеты и наклеены на бумагу без знаков препинания, и Мазин подумал сразу же, что искать газету бесполезно, потому что «операция» проделана по всем детективным правилам и остатки номера наверняка сожжены. Да и отпечатки пальцев едва ли удастся обнаружить, разве что горбуновские.
— Давно получили? — спросил он.
— Вчера.
Мазин хотел проверить дату по штемпелю, но конверт оказался чист, даже адреса не было.
— Письмо бросили в мой почтовый ящик, — пояснил Горбунов.
— Предполагаете автора?
Он глянул в глаза Горбунову. Но сколько б ни говорилось о том, что лицо — зеркало души, трудно было Прочитать на этой непрерывно меняющейся физиономии, где попеременно возникали то страх, то обида, то надежда, истинную цель, которую преследовал инженер, затеяв такой сумбурный, нелепый разговор, и насколько он верит в собственные, горячо преподносимые опасения.
— Ведь в письме написана правда? — спросил инженер, уходя от ответа.
— Брелок в самом деле найден у Крюкова, — подтвердил Мазин.
— Вот видите! А убийство — не шутка. Уверен, вас не погладят по головке, если вы не найдете преступника.
— Предоставьте наши заботы нам самим.
— Был бы рад. Но. Это касается меня. Очень касается.
— Отказываюсь вас понимать.
— Напротив. Вы меня поняли. Поняли! — крикнул Горбунов, уловив прорвавшееся негодование Мазина.
Тот открыл дверцу и хотел покинуть машину, но инженер схватил его за полу плаща.
— Разве это невозможно? Разве в ваши органы не может попасть бесчестный человек? Карьерист?.. Конечно, я не о вас, — оговорился Горбунов. — Но любой ваш сотрудник, кому честь мундира или личное благополучие дороже.
Мазин уже овладел собой. Сел. Сказал сухо:
— То, что вы вообразили, мог сделать только дурак, а дураков среди моих сотрудников нет.
— Почему же дурак? Напротив! Здесь психология, расчет. Игра на нервах. Решено обострить ситуацию, чтобы толкнуть меня на ложный путь, на необдуманный поступок.
— Считайте, что вы его уже совершили. Инженер выпустил, наконец, плащ из рук.
— Да? Вы так считаете? И что же? Вместо ответа Мазин спросил:
— Вы знакомы с Белопольской?
— Я бы попросил не впутывать в эту темную историю Ларису. Она человек искусства.
— И к тому же единственный человек, с которым я говорил об этой злосчастной монете.
— Но зачем ей посылать анонимку! Она могла поделиться со мной.
— Поделилась?
— Видимо, вы ее так напугали, что она сочла необходимым молчать.