Рапорт инспектора

Шестаков Павел Александрович

— Что ж парень? — спросил все-таки Мазин.

— Да то. Час целуемся — три дня отношения выясняем.

— Плохо это?

— Лучше б наоборот.

— Веселая вы, Оля!

— А разве не правда? Жить хочется просто.

— Как просто?

— Ну, нормально. А везде психи.

— Не понимаю.

— Что ж непонятного? Вот из института меня вытурили.

— Из какого?

— Политехнического. А думаете, за что?

— Не знаю.

— Насели на меня: тренируйся, у тебя данные, разряд! А я учиться поступала. Конечно,

без разряда меня б не приняли. Балла я не добрала. Но раз уж поступила, учиться нужно, правда? А они мне про спортивную гордость. Ведь про каждый рекорд газеты пишут, снимки печатают, кубки дают, медали. Такого человека можно и от учебы освободить. Пусть себе гребет, институту славу загребает. А я не захотела. Принципиально я против рекордов, понятно? Ну и завелась, конечно. Сессию завалила. Короче, ушла. А что я, пропаду, что ли?

Мазин посмотрел на ее крепкую ногу, упершуюся в корень сосны.

— Вряд ли.

— И я так думаю. Сейчас медсестрой работаю.

— Нравится?

Она опять замотала головой:

— Теперь в педагогический собираюсь. На дошкольный.

— Детей любите?

— Маленьких. Они нормальные. Хочет чего, говорит — хочу! Не хочет — ревет. Понятно все.

— Снова тренироваться заставят.

— Ну, ради детишек можно и потерпеть.

Вдоль берега прошла байдарка. Сидевший в ней мускулистый мужчина посмотрел на Ольгу и Мазина. Ольга поднялась. Неожиданно, как и появилась.

— Между прочим, банду, что на институт напала, не нашли?

— Ищем.

— Ну, успеха вам!

— Спасибо.

Она чуть потянулась, расправив плечи.

— Понравилась я вам?

— Понравилась.

— И вы мне.

На берегу Ольга легко приподняла и сдвинула в воду; лодку, села ловко.

— До свиданья! Может, увидимся еще.

Мазин махнул ей рукой, подумав, что встречи с ним не всегда доставляют людям радость.

Бухта скрылась за деревьями, и Ольга положила вес до поперек байдарки. Капли стекали по гладкой поверхности, оставляя на воде пунктир. Течение несло лодку к пристани. Можно было ускорить это неторопливое движение, но на пристани стоял Девятов, тот самый мужчина, что видел их с Мазиным, и Ольга не спешила, надеялась, что он уйдет.

Девятов работал на водной станции тренером и выглядел, как многие профессиональные спортсмены, которым перевалило за тридцать, и мечты о собственных победах остались позади. Он еще следил за формой, любил свое свыкшееся с многолетним режимом тело, но четкий рисунок мышц неотвратимо смягчался, и плавки, размер которых он упорно не хотел менять, начали оставлять на животе красную, саднящую полосу. Впрочем, окружающим изменения эти в глаза не бросались: лицо Девятова казалось мужественным, плотно обтянутым бронзоватой, всегда гладко выбритой кожей, хотя и на лице временами, особенно когда Девятов оставался один, пробивалась усталость, озабоченность, и тогда взгляд его становился

тяжелым, недобрым.

Ольга Девятова не любила. Особенно после одного случая.

Было воскресенье, на станции толпилась уйма народу — кто купался, кто ждал лодок, кто играл в волейбол. Ольга играла. И когда брала трудную верхнюю подачу, прыгнула неудачно, напряглась, дотягиваясь до мяча, и почувствовала, как лопнул шов. Раздобыв нитку с иголкой, она зашла в пустой эллинг и, поставив ногу на перевернутую лодку, стала быстро схватывать шов. Рядом, за тонкой дощатой стенкой, шумели и смеялись, слышались гулкие удары по мячу. Сзади кто-то подошел, чья-то рука коснулась груди, и Ольга резко обернулась.

— Идем… туда… скорее… — шепнул ей Девятов и метнул замутившийся взгляд на кучу снятых с лодок чехлов.

— С ума сошел? — спросила она удивленно.

Он молча толкал ее в угол.

Ольга отступила на шаг. Девятов придвинулся совсем близко. Был он невысок, но захватил цепко. И тогда она с силой воткнула в его руку иголку.

— Идиотка!

— Пошел ты… — выдохнула она, как и он, не повышая голоса.

В открытых дверях мелькали фигуры волейболистов. Девятов исчез. Ольга завязала узелок на оборванной нитке, зашила шов, но играть расхотелось. Было противно. Чей-то транзистор, подвешенный на ветку тополя, упорно бубнил:

А я по шпалам, Опять по шпалам.

Через пару дней Девятов подошел как ни в чем не бывало, спросил с усмешкой:

— Струсила?

— Псих. На улице б еще полез.

— Может, останешься вечерком?

— Обойдусь.

С тех пор они общались только по необходимости.

Байдарка чуть заметно ткнулась о сваю. Девятов так и не ушел с пристани.

— Свиданничала?

— Твое-то дело какое?

— Что за мужик-то?

— Следователь.

— Кто? Зачем он здесь?

— Я знаю?..

— Не знаешь?

— Мне-то на что?

Девятов смотрел на ее голые ноги.

— Не пялься.

— Мне нравится.

— Ну пялься, если нравится, — сказала Ольга равнодушно и занялась лодкой.

Девятов выплюнул недокуренную сигарету. Курить он начал недавно и все еще ограничивал себя.

— Там, где вы сидели, парень один утонул. Крюков.

— Слыхала.

— Напился в ресторане и утонул. Следователь, наверно, по этому делу заявился?

Она промолчала. Не хотелось разговаривать.

— Помог бы лучше, Девятов.

— Сама управишься, здоровая, — отказался он и по шел к станции.

На пороге с ружьем на коленях сидел сторож Романыч. Вахта его давно кончилась, но сторож частенько задерживался на «Мельнице», где трудился его внучатый племянник, который, однако, и дальнее родство уважал и не отказывал старику в стаканчике надежно крепленого винца.