Рапсодия под солнцем
Шрифт:
— Не знаю. Я никогда на них не катался.
— Почему? Вроде это достаточно популярно у всех слоев населения, разве нет?
— Когда ты изгой или общаешься с ним, тебе не только еды не достается, но и всего остального тоже. Так что, не довелось.
Я бы предложил ему съездить в горы, но на три дня смысла нет: и дорога много времени займет, и обучение. Надо было раньше, что ли, спросить… хотя, когда раньше? У него бы и времени на это не было.
Докуриваю я под птичьи трели, но стоит потушить сигарету, как меня возвращают в комнату. Куда он все торопится? Какой в том
Оказавшись на свободе от объятий, иду одеваться. Со скепсисом оглядываю свой гардероб, понимая, что Аману из моего вот совсем ничего не налезет. И куда так вымахал?
Плюнув на бесполезное занятие, одеваюсь сам, после чего сгоняю усевшегося на кровать Амана и стягиваю с матраса простынь. Несколько простых движений, и вот передо мной стоит мужчина в почти древнегреческом хитоне. Я ему даже узелок красивый, в виде бантика, на поясе повязал. Пусть ценит мою заботу о его внешнем виде!
Аман улыбается и вдруг, без спроса, закидывает меня на плечо, ещё и за задницу жамкает. За это непотребство кусаю его в лопатку, но он позу не меняет, так и прёт меня на выход.
— А куда мы? — уточняю, поняв, что движемся мы по коридору вглубь дома, а не наружу.
— На кухню. Ты хотел взять кофе.
Вообще-то нам бы его принесли, но да ладно, нравится ему так, пусть таскает.
На кухне Игнесса пугается нашему приходу, решив что мы пришли из-за того, что завтрак еще не подали, но я спешу уверить ее, что все нормально. Странно это, конечно, делать, вися на чьем-то плече, но даже забавно.
Аман усаживает меня на столешницу, в то время как Игнесса кидается варить кофе, а я притягиваю своего «грека», обвив ногами, и чмокаю в губы. И я понимаю, что, скорее всего, таким своим поведением делаю ему только хуже, но, как выяснилось, я слишком эгоистичен для того, чтобы отказываться от удовольствия, когда знаю, что оно будет последним.
Чмок перерастает в полноценный поцелуй и заканчивается лишь тогда, когда кофе уже готов, и Аман, забрав кружку, вновь подхватывает меня под задницу, чтобы переместить к загону. Мы удачно попали: лошадей уже и покормили, и почистили. Сколько хоть времени? Или «счастливые часов не наблюдают»?
— А ты разве чай не будешь? — спрашиваю, сползая. Я вообще думал, мы на веранде попьем.
— Да я потом.
Пожимаю плечами. Потом так потом, только вот к лошадям идти с кофе не стоит, поэтому присаживаюсь на лавочку и отпиваю горячего напитка. Аман, что ожидаемо, присаживается рядом, приобнимая, а я решаю ему рассказать про Луну.
— Я ее жеребенком совсем выкупил. Мне было четырнадцать, и я начитался старых книг про рыцарей, захотелось проникнуться атмосферой. Отец мне вообще все всегда разрешал, но тут упёрся, заявив, что в квартире у нас лошадь жить не будет, даже пони. Пришлось мотаться постоянно на конюшню. Она забавная такая была мелкая. У фризской породы внизу, над копытами, волосы, и я туда бубенчики подвязывал. Мне нравилось. Уже позже, после покупки острова, друзей ей привез, но Ночь и Солнце не такие. Не знаю. Я так и не смог найти с ними общий язык.
— Теперь я начинаю волноваться, что
— О, это сложно. Но, думаю, кубик сахара исправит положение.
Аман чмокает меня в щеку и испаряется, и мне не надо уточнять, чтобы понять — за сахаром помчал. Успеваю лишь глоток кофе сделать, как он возвращается, и опять целует, довольный. Ясно, нашел.
— О ней, как и о других, позаботятся. На самом деле я последние годы очень редко ее посещаю, она, скорее всего, не заметит изменений. Но мне все равно немного грустно, что я не смогу ее радовать сахаром и устраивать пробежки, — признаюсь я. Все-таки стоило почаще сюда приезжать.
Аман выдыхает, ничего не отвечая на это, и я дальше просто молча пью кофе, наслаждаясь горьким напитком и этим утром, и хорошей погодой, и теплой компанией. И пусть все вокруг, как и кофе в моей руке, слегка пропитано горькой ноткой, мне все равно хорошо сейчас. Так, как не было уже очень давно.
Закончив, и ещё раз покурив, я оставляю кружку на лавочке, и мы идём внутрь. Тут чисто, пахнет сеном и лошадьми, и я даже торможу на секундочку, чтобы насладиться моментом.
— А ты тут как оказалась? — вдруг спрашивает Аман, и я, повернув голову, вижу, что у подошедшей к перекладине Ночи в гриве белка-летяга сидит. Молодец такая, устроила там себе из волос почти гнездо и даже не смотрит в нашу сторону.
— Кажется, ваш питомец нашел себе друга, — улыбаюсь на это я, и тут в мою ладонь мокрый нос толкается. Сразу оборачиваюсь, чтобы обнять белую шею, прижавшись. Привет, красавица. Я соскучился.
Фыркает недовольно, высказывая мне свое «фе» по поводу долгого отсутствия, на что я смеюсь и глажу любимую морду. Уж одиннадцатый год, а все красавица.
— Знакомься, это Аман. Он иногда бывает хорошим, — представляю я ей вампира, отходя чуть в сторону, когда с приветственными ласками закончено. Аман на это фыркает, вот точь-в-точь как Луна, которая на него любопытно косится.
Обменявшись взглядами, Аман подходит ближе и, сказав: «Привет», тянется погладить, но та уже унюхала в другой руке лакомство, поэтому долго не даёт, мордой ведёт, выпрашивая. А получив желаемое, опять выпрашивает, губами шлепая.
— Та ещё сладкоежка, — комментирую я и иду загон открыть. — Тебе оседлать вторую лошадку?
— Я не умею на них ездить.
Я беру амуницию, что висит рядом, а Аман в сторону отходит, не мешаясь.
— Могу научить, если есть желание. Если не пускаться сразу в галоп, это несложно. Даже детей катают.
Накидываю на Луну вальтрап, следом меховушку, на что лошадь довольно перебирает копытами. Не терпится.
— Учи.
— Выбери сначала. Ночь поспокойнее. Солнце — самец, может начать перед Луной красоваться.
— Солнце, — усмехается Аман, весело на меня поглядывая, на что я тоже улыбаюсь. Два жеребца, не меньше.
— Иди тогда, знакомься. Сахар должен лежать вон в том черном мешочке, на крючке.
Аман отправляется куда велено, а я продолжаю седлать Луну. Когда дело доходит до уздечки, она недовольно фыркает, и тут я слышу, как Аман на полном серьезе говорит коню: