Рапсодия под солнцем
Шрифт:
— Я буду тебя ждать.
Ниррай медленно моргает и совсем закрывает глаза, засыпая. А я откладываю шприц и открываю папку, читая:
«Я знаю, что ты не захотел бы меня выслушать, поэтому написал это письмо. Надеюсь, ты выполнишь мою просьбу и прочтешь его именно тогда, когда я сказал. Если это так, и ты читаешь эти строки, когда я только закрыл глаза — спасибо. Если нет, ментально тебя кусаю за задницу. Так и знай, я очень зол».
Улыбаюсь. Он-то точно может меня кусануть. И продолжаю читать:
«Ни капли не
Хоть я никому не говорил этого, я ужасно боюсь, что очнусь другим. Там, в клинике, мне говорили, что та прививка меня изменила. Лишившись ярких эмоций, я вырос совсем другим человеком, не тем, кем должен был. Возможно, в чем-то слишком рациональным, где-то слишком сдержанным, но это я. Такой, какой есть. Такой, каким ты меня полюбил. И я точно знаю, что это так, ты подарил мне это чувство, дал его пощупать, разглядеть, подышать им. Спасибо тебе за это. Мне кажется, это самое лучшее, что случалось в моей жизни.
Я боюсь, что несмотря на то, что мое тело продолжит жить, я все равно умру как личность. Родится какой-нибудь совсем другой Ниррай, есть даже шанс, что он будет какой-нибудь истеричкой или ещё чего… Ведь эмоции зачастую преобладают над разумом. Ведясь на них, мы по-другому мыслим, иначе воспринимаем реальность.
И я хочу — пока я все еще я — сделать что-то важное для тех, кто стал мне дорог.
В этой папке моё волеизъявление. Мои последние желания. И я очень надеюсь, что даже если будущий я буду против, ты все равно сделаешь так, как я тебя сейчас попрошу.
Я не уверен, что до конца осознаю, что такое любовь. По крайней мере, я точно ощущаю ее как-то иначе, не так, как ты или Мил, или даже Аш с Ирсаном. Для меня все немного глубже и в то же время мягче, без тех острых граней, про которые вы все время говорите. Но если я и любил когда-то хоть что-то, то это тебя и этот остров. Тут мне всегда было хорошо, спокойно, а пребывание здесь с тобой стало для меня каким-то откровением, чем-то невероятным.
Я хочу, чтобы этот остров принадлежал тебе и твоей семье. Уверен, она будет разрастаться. Так пусть у каждого из вас будет место, куда он сможет вернуться, где он будет чувствовать себя в безопасности. Я уже оформил дарственную на твое имя, так что все, что тут находится, теперь принадлежит тебе, вне зависимости от того, очнусь я или нет. Надеюсь, если ты решишь уволить персонал и содержать этот райский уголок самостоятельно, ты научишься заботиться и о лошадях. Не надо их никуда отсюда перевозить, тут их дом.
Мой донорский центр я переписал на Аша. Да, я знаю, что медицина — не совсем его профиль, и логичнее было бы оставить и его тебе, но… у Аша доброе сердце. Я верю, что он сможет помочь очень многим людям.
Пока
У тебя очень много дел и много обязанностей, будь добр, не забывай об этом. Все эти оболтусы теперь на твоей шее, и чую, со временем их станет ещё больше. Держись там как-нибудь.
Я знаю, что твое лекарство идеально. Оно позволяет утраченным органам регенерировать, приращивает конечности, и даже возвращает из мертвых. Но у меня такое ощущение… я не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, что я уже потерял часть души, когда-то очень давно. Она растворилась в тумане, сливаясь с другими, и теперь зовёт меня. Беспрестанно, каждый час, каждую секунду. И если у нас совсем ничего не получится…. Пожалуйста, не вини себя. Просто, сила моего желания оказалась слабее Зова. Возможно, там я смогу быть счастливым. По крайней мере, тоски там точно нет. А я так устал от нее, ты б знал».
Дочитав письмо, я закрываю папку и провожу пальцами по корешку. Теперь мне становится еще страшнее, чем было. Не из-за острова, конечно же, а из-за того, что он может не очнуться. Я очень хочу, чтобы он был счастливым здесь, пускай он очнется не совсем прежним, пускай поймет, что не любит меня, но очнется. Я бы себя отдал, только бы он остался.
Внутри щемит. Я ему так и не сказал то, что чувствую. Я обязательно сделаю это, когда он придет в себя, нужно только подождать. Никакие туманы не заберут его у меня, не смогут.
Наклонившись, я оставляю поцелуй на его щеке и вспоминаю, что так спешил, что забыл принести заранее приготовленный пакетик крови, что привез отец Ниррая.
Подскочив к двери, я распахиваю ее и, повысив голос, говорю:
— Мур, пожалуйста, принеси кровь из холодильника!
Я мог бы попросить брата, но мне сейчас нужен Мур. Он друг, а мне сейчас необходим именно друг.
Я прикуриваю, стараясь выдыхать дым на улицу, и вслушиваюсь в дыхание Ниррая, и тут прилетает Мур с пакетом крови.
— Мне всё еще страшно, — говорю я тихо, словно могу разбудить Ниррая, хотя точно знаю, что нет, и забираю принесенный пакет. — Спасибо.
Мур сгребает меня в охапку, и я приподнимаю его в ответ, так определенно легче, но тиски, сковавшие все мои внутренности, все равно не отпустят, пока Ниррай не вернется.
— Он мне письмо написал, и это так похоже на прощание, что… Я кажется, с ума сойду, пока он спит.
Я отстраняюсь от Мура, чтобы снова затянуться, и принимаюсь теребить его косичку.
— Эй, ты провернул это уже три раза, и все получилось. У Аша точно такая же болезнь, и глянь только не него, сидит себе на песочке, к Ирсану жмется.
Мур заходит мне за спину, приобнимая меня за живот, естественно, приходится оставить его косичку в покое и докуривать уже так.
— Да, только себя он уколол за месяц, а не за несколько часов. А вдруг не успеет подействовать?
— Его слишком сильно ждут тут, чтобы он мог уйти.
Киваю и, еще раз затянувшись, тушу сигарету.