Раскаленное эхо. Опасный поворот. Аналитик. Три недели в Париже (сборник)
Шрифт:
— Понятно, вылетел из родового гнезда посмотреть мир.
— Верно. С высоты сегодняшнего опыта могу сказать, что для него это была единственная возможность. — Она замолчала и принялась, прищурив глаза, высматривать что-то впереди. — Закусочная, — объявила она. — У них точно есть кофе.
Придорожная закусочная одиноко стояла посреди сорока соток утрамбованной земли, служившей автостоянкой. Кармен свернула с шоссе на грунт и припарковала машину. Ричер открыл свою дверцу. На него дохнуло жаром, как из печи. Он пропустил Кармен на полшага вперед, чтобы иметь возможность осмотреть ее всю. Она двигалась очень грациозно, как танцовщица. Верхняя часть ее тела оставалась
Внутри закусочной их снова встретила прохлада. Ричер повел Кармен к кабинке в дальнем углу зала. Он сел за столик и откинул голову назад, подставляя ее под струю холодного воздуха, идущего от потолочного вентилятора. Кармен села напротив, и он впервые увидел ее анфас.
У нее были потрясающие темные глаза с длинными ресницами и широкие скулы в обрамлении густых, иссиня-черных волос. Изящный ротик, слегка подведенный помадой. Кожа у нее была гладкой и чистой, цвета некрепкого чая или темного меда и как будто светилась изнутри. На самом деле она была намного светлее кожи на загорелых предплечьях Ричера, при том, что он был белым, а она нет.
— И на кого Элли похожа? — спросил он.
— На них, — ответила Кармен.
Официантка принесла воду со льдом. В руках у нее был блокнот и карандаш. Задранный вверх подбородок придавал ей заносчивый и неприступный вид. Кармен заказала кофе глясе, а Ричер — черный и горячий.
— Она вообще внешне не похожа на мою дочь, — продолжала Кармен. — Белокожая, золотистые волосы, пухленькая. Но у нее мои глаза.
— Счастливица Элли, — сказал Ричер.
Кармен слегка улыбнулась:
— Спасибо. Хочется, чтобы счастье от нее не отвернулось.
Официантка принесла заказ и удалилась, не проронив ни слова.
— Я ведь когда-то любила Шлюпа. Он был большой, красивый и очень улыбчивый. Мы были молоды, а Лос-Анджелес — это такое место, где все мечты сбываются.
Она распечатывала соломинку и на мгновение прервала свое повествование.
— Я не из тех мексиканочек, которые боятся, что их не примет белая семья. Я беспокоилась о том, примет ли моя семья этого гринго. Я родилась в Нале на четырехстах гектарах земли. Мы всегда были самыми богатыми людьми в округе. Мы сами нанимали на работу белых. Поэтому я волновалась, как мои родители отреагируют на этот брак.
Ричер отхлебнул кофе.
— И как они отреагировали? — спросил он.
— Они просто обезумели. — Она отпила из своей чашки. — Я была беременна, и это ухудшило ситуацию в миллион раз. Мои родители практически отказались от меня.
— И что вы стали делать?
— Мы поженились. Окончили университет. Несколько месяцев прожили в Лос-Анджелесе и уехали оттуда лишь за месяц до рождения ребенка. Шлюп не мог найти работу. До меня стало доходить, что он не очень-то и старался. Колледж был для него четырьмя годами развлечений, а потом пришло время возвращаться и заняться папочкиным бизнесом. Я была против. Я отказалась от родительских денег и считала, что он должен поступить так же. Мы часто ссорились. Я не могла работать из-за беременности, и у меня не было ни цента своих денег. В конце концов нам пришлось тащиться в Техас и поселиться в большом старом доме вместе с его родителями и братом. С тех пор я так здесь и живу.
— И?
Она посмотрела прямо ему в глаза:
— Ощущения поначалу были такие, будто разверзлась земля и я оказалась в аду. До этого я была принцессой и вдруг сразу оказалась никем. Они ненавидели меня, потому что для них я была грязной шлюхой, окрутившей их дорогого сыночка. Они были со мной приторно вежливы,
— Но он, судя по всему, вас не вышвырнул.
Она не поднимала глаз от стола.
— Нет. Он меня не вышвырнул, он стал меня бить. В первый раз это случилось, когда я еще носила Элли. Он ударил меня кулаком по лицу и рассек губу. Но тут же раскаялся, отвез меня в больницу, всю дорогу просил прощения и умолял никому не рассказывать о том, что произошло. Он выглядел таким пристыженным, что я согласилась. Мне в любом случае не пришлось никому ничего объяснять, потому что, как только мы приехали, у меня начались схватки. На следующий день родилась Элли.
Ричер наблюдал за ее лицом:
— И что потом?
— Потом он снова начал меня бить. Я слишком много внимания уделяла ребенку; я не хотела заниматься сексом, потому что швы еще болели. Он заявил, что в результате беременности я поправилась и подурнела. И он заставил меня в это поверить. Так продолжалось два или три года. Я считала себя виноватой и пыталась исправиться.
— А как реагировала его семья?
Она отодвинула от себя полупустую чашку.
— Они ничего не знали. А потом умер его отец, и стало еще хуже. Он был в доме единственным вменяемым человеком. Теперь там остались только его брат и мать. Он отвратителен, а она просто ведьма. И они до сих пор ни о чем не подозревают. Все происходит втайне. Шлюп слишком самолюбив, чтобы согласиться с ними в том, что он совершил ошибку. Поэтому чем больше они на меня нападают, тем он искуснее притворяется, что любит меня. Он вводит их в заблуждение. Дарит мне подарки. Они знали, что я хочу лошадей, и он мне их купил, чтобы хорошо выглядеть в их глазах, а на самом деле — чтобы можно было объяснить появление синяков. Они знают, что я еще только учусь ездить верхом. На это в стране родео списывается многое: и синяки, и сломанные кости.
— Он ломал вам кости?
Она кивнула:
— Ребра. Левое предплечье. Ключицу. Челюсть. Мне имплантировали три искусственных зуба.
— А почему вы здесь остались? Почему просто не уехали?
Она тяжело вздохнула и отвернулась.
— Не знаю, — прошептала она. — У меня на руках был новорожденный ребенок и ни цента денег. Ни цента. У меня совершенно не было друзей. Я круглые сутки была под присмотром. Я не могла даже приватно позвонить по телефону.
Ричер не сказал ничего. Она подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза:
— Я могла бы уехать, если бы оставила здесь Элли. Шлюп сказал мне, что, если я оставлю ему ребенка, он оплатит мне дорогу в любую точку земного шара. Но я на это не соглашаюсь, поэтому он бьет меня. Каждый день.
Ричер посмотрел на нее через стол. Вырез ее платья съехал немного в сторону, и он смог разглядеть утолщение у нее на ключице. Никаких сомнений — залеченный перелом. Но ее спина была абсолютно прямой, голова высоко поднятой, взгляд дерзким, и, вообще, ее поза что-то ему напоминала.
— Он бьет вас каждый день? — спросил он.
Она закрыла глаза.
— Ну почти. Не буквально. Но обычно три-четыре раза в неделю. Ощущение такое, что это случается ежедневно.
Ричер довольно долго молчал, глядя прямо ей в глаза.
— Вы сочиняете, — вынес он свой вердикт.
Кармен отвернулась к окну. На щеках у нее выступили красные пятна. «Ярость, — подумал Ричер, — или смущение».
— Почему вы так решили? — спросила она.
— Нигде на вашем теле нет следов синяков. Кожа чистая. Вы легко двигаетесь, значит, нигде не болит. Ваши движения не скованны и естественны.